— Зачем? — не понял Севка. В глазах появилась осмысленность.
— Ты старший помощник капитана или нет? — раздельно спрашивал Судских.
— Ты чего, батя? — заулыбался Всеволод. — Какая отшвартовка? Разыгрываешь?
— Разыгрываю! — двинулся к нему, раскрыв объятия, Судских. — Чертяка ты мой!
Сына колотило в его руках. Теперь не божья искра бушевала в его теле, тепло отцовской груди переливалось во Всеволода.
— Игорь Петрович, — засуетился лечащий врач. — Тут нам надо пошевелиться. Сестра! Аминазин быстро! — И Судских: — Вы идите теперь, идите, все в порядке, тут не Господь Бог нужен, тут обычный теперь процесс, сейчас выворачивать будет, но это нормально, так и надо…
Судских не стал смущать врача. Еще раз стиснув сына за плечи, вздохнул облегченно и вышел. Теперь управятся без него.
Перемену в нем Зверев встретил настороженно. Чудес не бывает, но…
— Слушай, Миша, а девицу Гуртового допросили?
— Она что-то про Альпы несет, явно не в себе. Там сейчас Бехтеренко. Девица пытается раздеться и…
— И?…
— Дать ему хочет. Святослав Павлович плюется, а она его умоляет, — рассказывал Зверев.
«Уподобиться призванию своему и неразумности поступков, обнажая помыслы свои», как сказано в трактате «Письмена сошедших с ума», который родился у братьев-францисканцев.
— Передай, пусть заканчивает. Толку не будет.
— А что произошло, Игорь Петрович? — недоумевал Зверев.
— Перекал свинцового зубила. Понимаешь?
— Сложно.
— Обычный энергетический перебор, — отвернулся Судских.
— А где Гуртовой, Китайцев?
— Доставлены в Ясенево, как вы распорядились, — ответил Зверев, боязливо поглядывая на шефа. — Воливач дал команду перевезти к нам для допроса и отправить потом назад.
— Пусть ждут, — согласно кивнул Судских.
«Гуртовой знает многое, если не все, а Китайцев…»
У бывшего царя-батюшки набралась целая группа арапчат. Грешили направо и налево, каялись сугубо царю и втихомолку набивали собственные карманы. Они умело подпевали «во здравие», но пришло время спеть «за упокой», а они заигрались, посчитав себя взрослыми громилами. Им припомнили обиды, и арапчата поспешили исчезнуть. Не успели. Границы перекрыты, а дотошные журналисты умело травили раны обиженных арапчатами. Чиновники поспешно стучали на арапчат, подрагивая от скрипа дверей. За ними не шли из органов, и это пугало еще больше. Они спешили выговориться о радении дел Отечества под скупую мужскую слезу. По ним никто не плакал, разве что веревка.
«Так и быть, — мрачно усмехнулся Судских. — Одного Гуртового хватит, порасскажет многое».
За Китайцевым с Лубянки вышла машина, и тут выяснилось, что Китайцев распустил кальсоны, с которыми не расставался даже в июле, опасаясь геморроя, сплел из ниток жгут и повесился в камере, едва узнал, что его везут обратно к Воливачу.