учителю и другу, к которому он привык обращаться во всех трудных случаях жизни. Но по
дороге ему встретился Лукьянов племянник, кузнец Демьян, который шел к нему попросить
коня, чтобы ехать на ярмарку. Лукьян уехал туда с медом на другой день после моленья и не
возвращался. Они начинали о нем беспокоиться, и Демьян, по совету жены, решил ехать ему
вслед. Ему нужно было свой товар продать, да и за Лукьяном не мешало" присмотреть, потому
не ровен час.
Павел охотно дал коня и наказал Демьяну дать ему знать, как только они вернутся.
Лукьян обещал быть дома непременно в субботу, чтобы не пропустить воскресного
моления. Но на воскресном собрании не было ни Лукьяна, ни племянника. Они не вернулись и в
понедельник. Демьян привел коня только во вторник вечером и сказал, что они с Лукьяном
вернулись, но что с ними случилось несчастье: у Лукьяна по дороге его собственного коня
увели конокрады, так что, если бы не Демьян с подводой, старик неизвестно как бы и домой
вернулся.
Ульяна только руками всплеснула.
Демьян не казался, однако, особенно огорченным. В его топорной фигуре было, напротив,
что-то ликующее.
– Приходи непременно завтра, – сказал он Павлу. – Сам звал. Такие, братец мой, дела, что и
сказать невозможно. Вот приходи, он сам тебе все расскажет.
Павел выбрался спозаранку. День был ясный, безоблачный. Ласточки реяли высоко в
воздухе, предвещая сильный зной. Но когда Павел вышел из дому, было еще свежо. Луг еще
сверкал росою, и узенькая тропинка была влажна. Он хотел застать Лукьяна одного и
переговорить с ним хорошенько о своем деле.
Лукьянова изба была на отлете и из ближних к Маковеевке. Пройдя ложбину, Павел
быстрым шагом поднялся на пригорок и тотчас увидел белую хатку с большим огородом, и
правильный ряд серых ульев, и самого Лукьяна в бабьей кацавейке и широких портах,
копавшегося между ульями. Павел отворил калитку и, войдя в огород, стал несколько поодаль и
начал смотреть, не решаясь подойти близко к жужжащим роям. Лукьян вынимал соты, слегка
подкуривая пчел куском зажженной пакли. Рои пчел, оторванных от работы, растерянно
кружились по воздуху и уныло жужжали, точно жалуясь на такое нарушение своего
спокойствия и грабительство. Но хотя Лукьян был без сетки, с голыми руками и босой, они не
кусали его, признавая в нем хозяина-друга.
– Чего воете? останется и вам, – проговорил Лукьян, точно те понимали человеческий язык.
Он оглянул черешню, на которой примостились густым клубом его летучие работники, и
тут только заметил Павла. Его кроткие карие глаза и все его морщинистое маленькое лицо как-