беззаконие! Все нарушил, ничего не послушался. Его природа – вот враг наш! Природа его
совратила с истинного пути. Он не хотел жить честно – и Господь наказал его. Он выгнал его
вон из рая, лишив всего, и вот теперь, даже по сей час, мы ни днем, ни ночью не видим покоя, а
видим одно мучение. Нет у нас пристанища на белом свете! Что Господь давал даром, теперь
мы с кровью рвем друг у дружки.
– Ох-ох-ох! – послышалось в разных концах.
– Дивы бы богатые грызли бедных из корысти. А то и бедные норовят друг на дружку
наступить из зависти и злобы. Что мы теперь? Всю жизнь бьемся как оглашенные, всю жизнь
без передышки страдаем, минуты нет спокою, и все только и делаем, что друг дружку
обижаем… Вот, братие, как Господь покарал нас!
Вздохи становились все чаще и чаще.
– Да ведь это так и должно, – продолжал Лукьян с энергией убеждения. – Нешто можно
было простить ему, отцу-то? Ведь он отец был наш. Он нам хотел как лучше сделать, а мы как
отблагодарили? Это – хоть бы взять и нашего брата: ежели я, положим, отец и люблю своего
сына и стараюсь для него, а он мне заместо этого взял да и сделал как ни возможно хуже. И что
же? Я его взял да и простил? Похвалил? Нет, братие, так нельзя: это будет баловство! И вот по
этому случаю Бог-Отец никак не мог нас простить. Он должен был нас наказать строго, чтобы
мы почувствовали. И он нас наказал, и до того, что нам бы всем пропасть надо было, потому что
мы достойны погибели…
Демьян всем своим лицом, даже всем своим огромным телом изнывавший от глубокой
душевной тоски, не выдержал. Он опустился с лавки коленями на пол, а локти поставил на край
стола и закрыл лицо ладонями. Из-за этих широких ручищ поминутно стали слышаться
всхлипывания, и белокурые спутанные волосы тряслись на колебавшейся от этих всхлипываний
голове.
– Достойны полной погибели! – повторил Лукьян, возвышая голос. – Иначе, братие мои,
нам бы и быть невозможно. Но Господь милосерд – милосерд неизреченно! Самому ему нельзя
было нас выручить – и вот он послал сына своего возлюбленного… Бог-сын и есть тот Пастырь,
что я читал… А овца заблудшая – это мы все. Вот как надо это понимать.
"Поди сюда! – говорит наш пастырь добрый. – Поди! Я тебя не обижу! Я знаю, что ты вся в
грехах, что ты заблудилась, запуталась в терниях, пропадешь зря… Выходи. Подойди ко мне. Не
бойся. Я тебя спасу… ты мне дорога. Ведь тебя отец мой создал… Поди сюда!"
Голос оратора, за минуту угрожающий и строгий, звучал теперь кротко и нежно.
Демьян рыдал. Слезы хлынули у него между пальцев и с носа бежали крупными каплями. В
собрании слышались беспрестанные всхлипывания. Павел, бывший на виду у всех, все время