Епархия примерная была, и без тебя опять будет примерной. Нам только этого и нужно. Вот,
подпиши эту бумагу, в которой сказано, что ты от проповеди и совращения обещаешь
воздержаться, и присягни вот на этом кресте, и мы отпустим тебя с миром, и ни тебе, ни твоей
семье не будет никакого притеснения.
Одной рукой он подавал Лукьяну крест, другой подсовывал бумагу.
Лукьян отстранил рукою крест и даже не посмотрел на бумагу.
– Лицемер, – сказал он, – так вот твоя ревность о вере! чтобы перед начальством
выслуживаться! Отойди от меня, искуситель. Не соблазнишь ты меня льстивыми обещаниями,
как не соблазнил угрозами.
Лицо Паисия исказилось, глаза позеленели от бешенства. Он поднял над головою крест и с
размаху ударил им плашмя по лицу Лукьяна.
Старик пошатнулся. Кровь выступила у него на лице. Но он устоял на ногах.
– На хорошее дело ты крест с собою носишь, – проговорил он, поднимая руку, чтобы
защититься от нового удара.
Но Паисий его не слушал.
– Арефьев, сторож, кто там! – закричал он.- Сюда! Бери его, тащи его, мерзавца, в карцер.
Пусть он сгниет у тебя там. Он на меня поднял руку.
Арефьев, дремавший в прихожей, быстро вбежал, как собака, которую натравили на зверя,
и, схватив Лукьяна за ворот, вытолкал его за дверь, осыпая его пинками.
Он не выпускал его из рук до самой двери его камеры, и, перед тем как доставать ключ, он
еще раз встряхнул его за ворот на расставание, точно жалея, что приятному развлечению
наступил конец.
Он отворил дверь Лукьяновой клетки, которая во все это время ни разу не проветривалась,
и оттуда повеяло таким удушающим зловонием, что Лукьян с ужасом отшатнулся. Неужели он
прожил целых десять дней в этой клоаке? Ему показалось невозможным прожить там теперь и
часу.
– Не пойду, – вскричал он, упираясь руками в косяк двери. – Сажай меня в такую клетку,
где людей держать можно. Я к смотрителю хочу.
– А вот этого не хочешь ли, вместо смотрителя? – сказал Арефьев, ударив его ключом по
голове.
Лукьян схватил его за руку и неожиданным движением вырвал ключ и отбросил его шагов
на двадцать по коридору.
Арефьев бросился на него с кулаками, стараясь впихнуть его в клетку, но Лукьян боролся,
как человек, которого хотят столкнуть в пропасть, и такова была сила отчаяния, что, несмотря
на его физическую слабость, сторож не мог с ним справиться. Тогда он дал свисток, и к нему
прибежало два других сторожа из соседних коридоров. Они все трое набросились на Лукьяна,
колотя его кулаками, ключами по голове, по шее, по чем попало. В минуту он был опрокинут и
смят, и Арефьев, совершенно остервенясь и не помня себя, стал бить и топтать его ногами.