часы караула от скуки подолгу болтал со своим арестантом, пересказывая ему про свои походы
и расспрашивая его о всякой всячине.
– Скажи, Пафнутьич, правда ли это, что Лукьяна наказывали? – спросил Степан.
– И вовсе не наказывали, – сказал Пафнутьич, – а все этот зверь Арефьев, чтоб ему пусто
было. И сам пропадет когда-нибудь, туда ему дорога, и других подведет. Ни за что ни про что
избил человека до полусмерти и ногу ему, сказывают, дверью раздробил. И добро бы еще
строптивца, а то такого смирнягу, как Лукьян. У Степана все внутри похолодело.
– Как, ногу человеку раздробил? Да чего же другие-то смотрели? Что ж теперь с ним?
– С кем, с Арефьевым? – спросил Пафнутьич. – Да что ему делается! Ходит себе гоголем,
ему и горя мало.
– Нет, я про Лукьяна, – сказал Степан.
– А Лукьян лежит себе в клетке.
– Да ведь он там помрет!
– Ну что ж, может и помрет. У него уж не один человек так помер, и все ему с рук сходит,
подлецу.
– К смотрителю! Веди меня к смотрителю! – закричал Степан не своим голосом.
– Да что ты, с ума спятил? Тебя же в карцер посадят, под начало тому же Арефьеву, чтоб не
мешался не в свое дело.
– Веди к смотрителю! – кричал Степан, не помня себя.
– Сам ступай, а я тебе не водчик, – сказал Пафнутьич, отходя на свое место.
Степан начал "бунтовать". Он принялся стучать что есть мочи в дверь, кричать, бить стекла.
Сбежались сторожа и связали его. Не обошлось без колотушек. Но Степан не унимался. Он
продолжал биться и кричать, что хочет видеть смотрителя и не успокоится, пока его либо не
убьют, либо не позовут смотрителя.
Решили доложить смотрителю, который через несколько времени явился.
– Ты это что, бунтовать выдумал? – напустился он на Степана. – Так у меня расправа
коротка.
– Я не думаю бунтовать, – сказал Степан. – А людей истязать и ломать им ноги не
полагается по закону…
– Кто тебя истязал? – перебил его смотритель. – Кто тебе ломал ноги? что ты мелешь?
– Не мне, а Лукьяну Петрову, моему товарищу… – начал Степан.
– Не тебе? Так чего ты мешаешься? Тебе что за дело? Что ты тут за ревизор выискался? И
откуда ты узнал, что с этим Лукьяном сделали, раз я ничего не знаю?
– Уж вы извольте сходить и посмотреть сами, ваше благородие, тогда и судите, правду ли я
сказал, или нет, – сказал Степан.
Смотритель велел посадить Степана на хлеб и на воду за буйство и дерзость. Однако
послушался его совета и пошел узнать, в чем дело: привычки Арефьева были ему очень хорошо
известны, и историю нужно было потушить в самом начале.
В тот же вечер Пафнутьич с виноватым видом подходил к оконцу Степановой двери.