Вся палата, то есть те, кто были на ногах, с любопытством следили за всяким его
движением и выражением лица. Когда он ушел, один из больных обратился к фельдшеру.
– Кромсать будете, что ли? – спросил он.
– Надо полагать, что будем, милый человек, – отвечал фельдшер.
– Ох, не любим мы этого, – поморщившись, сказал "милый человек". – Потом целую
неделю еда в рот не идет, как насмотришься это, как вы живого человека кромсаете.
По бедности помещения при больнице не было операционной комнаты, так что самые
тяжелые операции производились в камерах же, на глазах больных.
– Добро бы еще свой брат, христианин, – сердито проговорил рыжий рыбник, которому
вырезали недавно шишку на шее. – А то терпи из-за бусурмана. И как это его с христианами
вместе положили?
– А чем же он тебя хуже, дядя, что ты так на него взъелся? – спросил "милый человек".
– Чем хуже? – обиделся рыбник. – Штундарь ведь он, сказывают. От Христа отрекся. Вот
хоть Семеныча спроси, – обратился он к фельдшеру.
Семенычу не удалось принять участия в теологическом разговоре, потому что его отозвали
к доктору. Вернувшись, он успокоил палату, сообщивши, что оперировать новоприбывшего не
будут.
– Что так?
– Да плох совсем. Лихорадка, да и ослаб. Все равно не выживет. Так чего же напрасно
беспокойство делать?
Все это говорилось громко и откровенно, с мужицким презрением к смерти, которую
всякий встречает запросто, ожидая того же и от других.
Лукьян слышал, хотя и смутно. В ушах у него шумело, и всё – слова, люди, предметы –
смешивались в его мозгу в какую-то хаотическую массу.
Одно он ясно понял: что час его настал.
"В руце твоя предаю дух мой", – набожно прошептал он. – "Скоренько пришло!", –
мелькнуло у него в голове грустное восклицание.
Ему не жаль было жизни, а жаль было своего дела. Жаль покидать его в самом начале,
когда еще так мало сделано и некому поручить свою работу.
"А Павел?" – подсказал он сам себе.
Вдруг ему показалось, что палата как-то расширилась, и тот, о ком он думал, стоит перед
его глазами и смотрит на него любящим, тревожным взглядом.
В том торжественном настроении, в каком он находился, первой его мыслью было, что это
посланное ему Богом видение. Но Павел был не один. Его сопровождал молодой человек в
синем пиджаке, с серою пуховою шляпою в руке, который решительно не походил на ангела-
путеводителя.
Смущенный его молчанием, Павел подошел между тем к самой его постели.
– Это я, – проговорил он. – Узнаешь?
– Узнаю, – слабым голосом проговорил больной. – Я думал о тебе как раз перед твоим
приходом, и мнилось мне, что это видение мне свыше. А кто это с тобой?