– Валериан Николаевич, – ответил Павел. – Проведать тебя пришел.
– Доброе дело. Приди вы днем, двумя позже, меня уже не застали бы в живых.
– Что ты, Бог с тобой! – вскричал Павел.
– Правда, – повторил Лукьян спокойно, точно не о нем шла речь.
Валериан подошел к больному, осмотрел его внимательно, как врач.
Павел следил за ним взглядом, полным тоски.
– Не огорчайся, брат, и не жди, – проговорил Лукьян. – Я сам знаю, что мой час настал.
Правда? – обратился он к Валериану.
– Правда, – отвечал Валериан.
Он понимал, что обычный утешительный обман тут неуместен.
Лукьян помолчал с минуту, точно собираясь с мыслями.
– Передаю тебе мое служение, – сказал он, останавливаясь долгим взглядом на Павле.
Он хотел протянуть ему руку, но не имел сил, и она беспомощно упала на постель.
Пораженные необыкновенной сценой, больные, кто стоял на ногах, столпились вокруг
постели Лукьяна. Рыжий рыбник стоял впереди и, выпучив глаза, глядел.
Припав к изголовью постели, Павел плакал, как ребенок…
– Жатва велика и обильна, – повторил Лукьян свое любимое изречение, – а делателей мало.
Надлежит всем, кому то дано от Бога, трудиться непокладно, пока Бог веку продлит. Мой путь
пройден. Теперь твой черед, брат Павел.
Павел покачал головою.
– Мне ль, мне ль заменить тебя? – мог он только проговорить.
– Никто не может, брат, ему же не будет дано свыше, – сказал Лукьян. – Дух Божий тебя
умудрит и вдохновит. Будь лишь чист сердцем и верь.
Павел поднял голову и вытер глаза.
– Прости мне, брат, мои сомнения, – сказал он. – Мне страшно брать на себя крест не по
силам.
Глаза больного зажглись от какого-то внутреннего огня. Лицо его оживилось и утратило
болезненное выражение.
– Не смущайся, – сказал он. – Ты поднимешь этот крест и понесешь его во славу Божию.
Мой час близок, и мнится мне, что мрак грядущего раздвинулся передо мной. Я вижу твой путь,
усеянный терниями, и вижу твой конец. Ты сподобишься умереть, как и я, за веру, замученный
от рук идолопоклонников.
Голос Лукьяна стал тверд и звучен. В лице и во всей фигуре было что-то торжественное и
пророческое.
Павел упал на колени, и Лукьян положил ему на голову руку, которая на этот раз была так
же тверда, как и его голос.
Это было торжественное посвящение, которое молодой штундист принимал с умилением и
радостью.
– А теперь прощай! – сказал Лукьян. – Оставь меня одного. Я хочу помолиться за себя и за
всех.
Он обвел глазами толпу, теснившуюся у его постели.
Павел поцеловал его руку и встал. В палате произошло неописанное волнение. Одни
бросились целовать руку Лукьяна. Другие прикасались к его постели. Третьи обнимали Павла.