Она попрыскала на меня водичкой, зажгла свечи, побормотала, крестя меня ими. Я с интересом наблюдала. Надо сказать, что я всегда относилась к этому скептически.
– Вы знаете, у меня еще одна неприятность, – промямлила я, следя взглядом за бабкиными быстрыми руками. – Меня достает хозяин ларька, в котором я работаю… Говорят, седина в бороду, бес в ребро.
Бабкины руки на мгновение замерли.
– Еще бы не доставать, – сказала она, – вон глаза—то какие… – потом вдруг наклонилась ко мне и, обдавая затхлой влажностью дыхания, зашептала. – А ты, кисонька, не теряйся, чего там. Старый конь борозды не испортит! Оно, может, и к лучшему.
Я отстранилась. Мне вдруг стало смешно. Неужели, Лиана, ты в самом деле решила, что эта старая неграмотная женщина поможет? Еще раз спрашиваю, где твои мозги? А?
Я встала, расплатилась и ушла. Я не стала пить водичку из подозрительных пластиковых бутылок, которые мне всучил колченогий бабушкин сын, я вылила ее в раковину и решила навсегда забыть о существовании таких бабок. Нечего по ним шляться и деньги тратить. Их и так мало.
Из ларька я уволилась.
Буквально через месяц в нем порезали молодую женщину. Кажется, это сделал ее знакомый, заглянувший к ней посидеть, поговорить. Он нанес ей двадцать ножевых ранений, забрал три бутылки водки, блок сигарет и ушел.
Пострадавшая нажала на тревожную кнопку, но охрана приехала только спустя десять минут. Посмотрели, вызвали «скорую». Она лежала на полу, и ей было очень холодно. Они ходили по ларьку, переступая через нее, и ни движения не сделали, чтобы ей помочь. Им за это не платили.
Спустя два месяца после преступления подонок все еще не был пойман, хотя в милиции знали и его имя, и где он живет.
Глава двадцать первая
Не сдавайся!
– Лиана, я тебя очень прошу больше в ларьках не работать, – сказала мама. – Мне не нравится эта работа.
– Угу, – я кивнула, потому что полностью была с ней согласна.
Совсем иначе отреагировал на мое новое увольнение отец.
– И чем ты теперь будешь заниматься? Деньги где возьмешь? На что жить будешь?
Сидя на кухне, я завела разговор о том, что он постоянно раньше пугал меня будущим, запугивал самостоятельностью, приговаривая при этом:
– Хлебнешь еще самостоятельности этой, узнаешь почем фунт лиха, обратно прибежишь к маме с папой, да поздно будет!
Я спросила, что он всегда подразумевал под этими словами? Отец удивленно посмотрел на меня.
– Как что? А разве ты досыта не нахлебалась? Дальше идти некуда, мужа нет, работы – тоже. Вот тебе и вся твоя самостоятельность!
Настало время удивиться мне. Если все, что со мной произошло – это именно то, чем меня стращали всю жизнь, то чего, собственно говоря, бояться? Хуже не будет! Верно? Верно!