Он был один! Над ним не было жреца! А значит, дарэйли свободен — вот что страшно.
Это могло стать началом катастрофы, грозившей если не повторением легендарной войны Трех миров, то чем-то очень близким к тому.
* * *
Ринхорт, исчезнув куда-то ночью, вернулся под утро, привел двух оседланных вороных и поднял меня ни свет, ни заря, сунув в руки меч.
— Владеть обучен? — насмешливо блеснули черные глаза.
Я пожал плечами. Проверил баланс. Меч как меч — не длинный, не тяжелый, с простой гладкой рукоятью, удобно лежавшей в руке. Такие обычно были на вооружении у городской имперской стражи, с такими же на меня напали в дворцовом архиве.
Мои руки, похоже, привыкли к оружию, потому как никакого неудобства не ощущалось. Наоборот, появилось чувство защищенности, словно до сих пор я ходил голым, не осознавая наготы.
Вот вороные были хороши, чувствовалась порода. Где Ринхорт добыл таких красавцев, я не стал выяснять. Хотя, напрасно: не зря же дарэйли так нервничал и торопился, что даже завтрак отложил, как потом оказалось, на ужин.
Пока я увязывал в узелок выданную нам краюху хлеба, козий сыр и пару луковиц, Ринхорт сказал паттеру, что из ближайшего храма Единого пришлют повозку забрать больного и смотрителя на смену. А о том, что говорить своим иерархам, а о чем умолчать, слуга Единого и сам разберется, но он должен знать, что среди его братьев немало тайных жрецов Эйне. И, чем выше иерарх, тем вернее окажется, что он поклоняется двум богам.
Паттер только укоризненно покачал головой.
Оставив увесистый кошель с деньгами в руках растерянного смотрителя, рыцарь направился к двери.
— Демоны всегда пытаются купить душу за металл, — проворчал старик ему вслед. — А ты не подумал, что если алчный кто увидит хоть один золотой в моих руках, то убьет калеку, возьмет грех на душу?
Ринхорт обернулся, нахмурившись:
— Тут серебро. Золото я оставил у надежного человека, он присмотрит за тем, чтобы ты получил хороший уход.
— Откуда у тебя, бывшего в рабстве, деньги? Ты взял их у мертвого жреца?
Ноздри рыцаря раздулись от гнева:
— Я не мародер! Я — дарэйли металла! Забыл? Не беспокойся, деньги не украдены ни у мертвых, ни у живых.
— Да не серчай ты так! Ты ведь темный, а темные не могут создавать, почитай, ничего, вот и спросил. Приму я твою помощь, — соблаговолил смотритель и покосился на меня, в нетерпении переминавшегося у двери. — Вот еще что, Ринхорт… Видал я всяких из ваших — и светленьких, и темненьких. Мальчишка-то этот не прост. Ты уж не оставляй его, несмышлен он еще.
Я возмущенно фыркнул и, вылетев за дверь, привалился к рассохшемуся косяку и сосредоточился на изучении древесного узора, удивляясь тонкой вязи. Сердце вдруг бухнуло у самого горла: в ином мире я отвык от таких простых вещей, как годовые кольца? Разве там не было деревьев?