.
Кроме них, из Москвы прибыли Г. Е. Львов, Челноков и Коновалов >96, и вот этой «великолепной семерке», по мысли Родзянко, предстояло спасать положение. Его опасения оказались напрасными, страхи преувеличенными, а вся деятельность Самарина свелась к тому, что он испросил аудиенцию у царя, где изложил последнему
снова все то, что Николай II слышал уже десятки раз. Родзянко также сообщает, что на 19 января было решено созвать съезд «объединенного дворянства», но вряд ли это утверждение соответствует действительности: во всяком случае, в архиве Постоянного совета, полностью сохранившемся, на этот счет нет ни малейших намеков.
Свидельство Родзянко интересно и с другой стороны. Оно говорит, во-первых, о том, что в либеральном общественном мнении «объединенное дворянство» и всероссийские Земский и Городской союзы выносились за скобки единой оппозиции, и, во-вторых, дворянские организации и их Постоянный совет по-прежнему представляли в его глазах внушительную политическую силу, способную на многое. Иначе говоря, итоги XII дворянского съезда были расценены в широких помещичье-буржуазных кругах как симптом возрождения и упрочения организации.
Такое представление уже не соответствовало действительности. По всему было видно, что этот съезд был началом конца общедворянской организации: у царя позиции были подорваны, главная ударная сила — Постоянный совет — разоружен, а сами «объединенные дворяне» деморализованы.
Обладавший весьма тонким нюхом по части всяческого гниения и разложения, нововременский журналист понял это еще задолго до XII съезда. В статье с показательным заголовком «Домогательства справа» Меньшиков в связи с письмом Струкова ставит коренной вопрос: соответствует ли действительности претензия дворянства считать себя опорой России? Ответ давался резко отрицательный.
Около 200 лет «Россия была предоставлена в исключительное распоряжение „служилому сословию"», т. е. дворянству. И что же, выполнило ли оно свой долг? «К глубокому сожалению, нет». Благодаря дворянству «народ вышел из крепостного быта менее цивилизованным, чем он был в эпоху писцовых книг...». «И после освобождения власть дворянской бюрократии не прекращалась, как не прекращается она и до сих пор». Но она все больше разбавляется за счет разночинной интеллигенции. Необходимость заставляет обращаться не к званиям, а к способностям. Самой выразительной была концовка статьи: «Не хочется употреблять неприятных выражений вроде „банкротство", „крах" и т. д.», но затрудняешься обойтись без них. «Мало ли что в истории было да сплыло». Дворяне — это всего лишь один процент населения, «притом ни образованностью, ни талантами, ни героизмом дворянство уже не представляет исключения среди других обеспеченных кланов»