Звали молодого человека д'Артаньян. К тому времени, как он появился на свет, это имя было известно не менее пятисот лет — вот только давно уже не находилось среди представителей славного рода таких, чтобы смогли возвысить его звучание. Юность нашего гасконца прошла в откровенной бедности, и потому последние несколько лет он только и думал о том, как уйти на поиски судьбы, — настроения, отнюдь не редкие в небогатом Беарне. В дорогу его вели не только удручающая бедность, но и пример тех, кому удалось, покинув эту скудную провинцию, взлететь до невиданных высот. В первую очередь на ум приходил, конечно, Генрих Наваррский, беарнец, ставший королем Франции, — а ведь был еще ближайший сосед семейства д'Артаньянов, бедный дворянин де Труавиль, ушедший в Париж с маленьким сундучком за спиной и через годы под именем де Тревиля ставший капитаном роты мушкетеров, единственной в те времена. Легко догадаться, что перед лицом столь известных примеров честолюбивые юноши вроде нашего героя питали самые смелые надежды…
Родители д'Артаньяна были настолько бедны, что не смогли дать ему в дорогу ничего, кроме вышеописанного престарелого мерина и десяти экю звонкой монетой[2]. Матушка, правда, еще втихомолку спорола новенький галун с парадного камзола супруга и, увязав его в узелок, украдкой сунула сыну — а отец вручил ему свою собственную шпагу.
В чем не было недостатка, так это в благословениях и напутствиях, благо запас и того, и другого неиссякаем, поскольку не зависит от материальных причин. Однако, кроме высокопарных слов, наш молодой человек получил в дорогу еще и два рекомендательных письма — одно было написано его отцом к господину де Тревилю, другое добрым соседом к господину де Кавуа, капитану гвардейцев кардинала. Опрометчивым было бы ждать от этих писем слишком многого: известно, что достигшие высокого положения люди склонны забывать вообще о существовании в их прошлом друзей юности и былых соседей, — но все же некоторое подспорье имелось…
Таким вот образом наш герой и вступил в городок Менг — сжегши за собой все мосты подобно герою древнегреческой (или древнеримской, быть может, д'Артаньян не силен был в подобных ученых материях) мифологии, с десятью экю в кармане и отцовской шпагой на боку, не покидавшей еще ножен за время путешествия. За его спиной горожане ухмылялись во весь рот — но перед собой д'Артаньян видел лишь деланно-постные физиономии, ибо осторожность брала верх над веселостью повсюду, куда бы ни направлял юноша своего заслуженного Росинанта. И все же, будучи человеком неглупым, он прекрасно понимал, какое впечатление производит его мерин. Он охотнее всего миновал бы Менг без остановок и направился прямиком в Париж, где рассчитывал избавиться, наконец, от желтого Буцефала (вопреки отцовским напутствиям никогда не продавать славного боевого коня и дать ему в почете и холе умереть от старости), но хорошо понимал, что четвероногому старцу требуется отдых.