Так я пришел к тому, что не смог обслуживать более проценты по сумме, за которую сдал в ипотеку мой дом. На этот раз мой претор смог выставить его на продажу. Это был смертельный удар. Вынужденный совершать частые путешествия, я проводил время на большой дороге из Санбюри в Филадельфию. Робинс воспользовался одной из моих отлучек, чтобы совершить поступок, который, без объяснений, говорит сам за себя. Он появился в моем жилище и, под предлогом сохранить мою коляску и двух лошадей, велел моему слуге передать их ему. Возвратившись домой, я хотел его поблагодарить и попросить их вернуть, но он мне ответил, что сохранит их, чтобы возместить себе арендную плату, что я ему должен.
Меня ожидало последнее разочарование. Я должен был шестьсот восемьдесят пиастров человеку из Филадельфии, которого всегда считал самым надежным из своих друзей. Я зашел его повидать и просить его прийти мне на помощь, обнадежив некоторых из моих кредиторов, на которых он имел влияние. Он показал себя тронутым доверием, каким я его почтил, и пообещал его оправдать. Он меня пожалел, похвалил мою энергию в этих грустных обстоятельствах и пообещал прийти завтра и отчитаться в своих действиях, порекомендовав однако подождать его у себя дома. На следующий день я ждал его напрасно, но вместо него передо мной предстал констебль, принесший ордер на мой арест. Пока я полагал его занятым действиями в мою пользу с моими кредиторами, мой друг направился к одному из них, которому я был должен сотню пиастров, и, выдав ему мое обиталище, посоветовал поместить меня предварительно в тюрьму; затем, подав такой совет, отбыл в Санбюри, где, с помощью третейского соглашения, которое он у меня выманил, он надеялся завладеть моими последними остатками и вернуть себе дебиторскую задолженность.
При виде моих седин, констебль, в сто раз более гуманный, чем тот, захотел отложить выполнение своего мандата и дать мне время найти поручительство. Это было во второй раз, когда я нашел у человека этой профессии чувства, которые редко встречал у людей, занимающих значительно более высокое положение на социальной лестнице. Обежав безуспешно весь город, в шесть часов я был перед дверями тюрьмы. Мой великодушный констебль предоставил мне еще одну отсрочку, которая позволила мне найти двух человек, которые согласились ответить за меня, и я был свободен. Я отправился немедленно в Санбери, где нашел свой дом проданным и Робинса выполняющим вывоз моих магазинов, содержимое которых становилось добычей правосудия и фиска. Что делать? Прятаться и прятать мою семью – единственное, что мне оставалось.