Я вернулся в Филадельфию, где у меня оставалась еще некоторая надежда – увы! – очень слабая. Мой тесть и его сын, умерли оба в этом городе, обанкротившись. Их кредиторы вступили во владение недвижимостью, которая у тех была, и которая намного превышала их долги; мне давно советовали ревизовать судебные решения, предпринятые в этом деле. Я все время уклонялся от этого; но, в моем критическом положении, я счел своим долгом ничем не пренебрегать, и еще раз пал жертвой следования манере, которой подчиняется юстиция в этой стране.
Le leggi sono; ma chi pone mani ad esse![31]
«Существуют законы, но кому доверено их исполнение!»
Этот последний удар судьбы заставил меня решить вернуться в мой добрый Нью-Йорк; я туда вернулся, но как человек утопающий, которого выдернули за волосы из потока, и который оставил половину своих волос в руках того, кто его спас!
Я привез с собой в Нью-Йорк несколько прекрасных изданий разных авторов. Один из моих сыновей, молодой человек, наделенный самыми счастливыми способностями и солидным образованием, сопровождал меня; моей первой заботой было поместить его в условия, где он мог бы пополнить свое образование. Затем, я постарался восстановить мои прежние знакомства и сделать новые, чтобы довести до счастливого конца мой проект снова заняться моей первой профессией – учителя языка. Этот проект был встречен с готовностью всеми, с кем я говорил; ко мне стали стекаться ученики в таком обилии, что вскоре я был в состоянии снять дом, где поселился со всей семьей и открыл там курсы. Все этому обрадовались. Я пользовался слишком доброй известностью, чтобы было иначе. Мои старые ученики помогали мне всеми своими возможностями, одни – снова сев ко мне за парту, другие – поощряя своих близких и друзей прийти воспользоваться моими уроками. В недолгий срок я оказался во главе учреждения, лучше которого мне не оставалось и желать.
Ничто не тревожило более мою жизнь с материальной стороны, когда однажды, зайдя в комнату моего сына, я увидел его погруженным в тяжкое уныние и занятым письмом. Я читаю его письмо; оно содержит просьбу позволить ему продолжить свою учебу в Филадельфии, будучи в твердой уверенности, что он не добьется в Нью-Йорке никакого успеха.
Я не счел для себя возможным чинить препятствий его желанию, и разрешил ему вернуться туда.
В это время внимание всей Европы было приковано к процессу, который был затеян в Англии между принцессой Каролиной Брауншвейгской и ее августейшим супругом; основным персонажем этого процесса был итальянец Бергами. Ирландский адвокат, натурализованный в Америке, составил на этот сюжет памфлет против всей итальянской нации, на который откликнулись американские и английские журналы. Будучи дуайеном итальянцев в Нью-Йорке, я счел своим долгом составить опровержение этого памфлета и отомстить за своих соотечественников. Я опубликовал это опровержение и получил многочисленные благодарности.