во время утренней физзарядки в дощатом хез тресте, что за огородом. Потужился, бормоча разнокалиберные имена; устал.
— А более ничего, Александр? Наводящего? — и снова заглотил горе. — Бррр! Из старых запасов… Знаешь, почему пил?.. Жил с перепуганной душой… От страха и пил…
— А сейчас-то?
— От радости. Все, нет страха. Ничего не боюсь. Саша, веришь?
— Верю, — задумался я, решаясь дать дополнительную вводную для памяти бывшего атташе. — Фаддей Петрович, вы меня правильно поймите, но в те времена… ваша супруга, так сказать, имела честь, так сказать, не совсем вам принадлежать… — Тьфу, и это мое разительное жало[59]? Что со мной? Наверное, слишком нервничаю. Так бывает, когда нервничаю, или шучу удачно, или говорю комплименты. Как в данном случае. Потому что чувствую, еще усилие и…
— Не понял, — икнул бывший дипломат, а ныне свободный гражданин мира. — Ты про что, сынок, что е…! Так это я знаю. У нее же специальная… записная… — И недоговорил. Мы снова уставилисв друг на друга. — Погоди-погоди, Владимирович, у нее же все как в бухгалтерии… Где, когда, с кем и как… Это что-то… Я три дня и три ночи читал. От корки до корки. Полюбопытствовал. Когда они к этому Артур-р-рчику в Тамбовскую область у мамани благословения…
— Где? — тихо спросил я, словно боясь испугать удачу.
— Тамбовская, ик, область?
— Записная книжка. — Я почувствовал, как вскипает моя кровь. От напряжения.
— Там, — отмахнул рукой в сторону крашеного дома. — В тайнике. Как бы. Только тот тайничок всем известный… — Потянулся за бутылем. — Я хотел удавиться, чтобы красиво. Когда изучил… правду жизни. А потом думаю: шалишь, Пердович, теперь-то имеешь право пожить в согласии с самим собой… Имеешь? Ну и живи… Вот и живу…
— Пердович, в смысле Петрович, — зарапортовался я. — Нужна эта книжуля. На пять минут.
— А какие проблемы?
— Как какие?
— Вытащить на солнышко портянку, пожалуйста. — Поднялся, сел, снова поднялся, качнулся. — Сейчас-сейчас, Александр, атмосферный столб давит… на темечко…
Признаюсь, мне показалось, что я нахожусь в филиале дома печали имени красного профессора Кащенко. В детстве я увлекался криминальным чтивом. Помню, все герои были умны, кристально честны перед буквой закона, не пили, не курили, женщин любили исключительно в галошах… С таких героев хотелось брать пример. Но, слава Богу, жизнь — стихия и выплескивается из русла импотентных худизмышлений. Куда интереснее в дурдоме, чем в стерильной камере смертников, это правда.
— Значит, так, Александр, даю диспозицию, — проговорил гражданин Вселенной. — Я иду в обход… Огородом… А ты отвлекай этих… мещан…