— Это грузовой
корабль “Жан-Жорес”, — сказал батюшка, немцы потопили его в сорок первом, когда
он шел в Новороссийск с грузом пшеницы и беженцами. Все они там остались, под
нами.
“Упокой
Господи души усопших раб Своих. И елика в житии сем яко человецы согрешиша, Ты
яко Человеколюбец Бог, прости их и помилуй. И вечныя муки избави. Небесному
Царствию причастники учини, и душам нашим полезная сотвори. Аминь”.
Батюшка
перекрестился и благословил лежавшую внизу громаду корабля.
— Придет время
Страшного суда, и протрубит архангел, и море отдаст своих мертвецов. Жан-Жорес
— роковое имя. Человек, носивший это имя, был социалист, ниспровергавший все и
вся, и погиб от руки наемного убийцы, когда сидел в парижском кафе. Коммунисты
в его память назвали этот корабль, и он получил торпеду в борт. Неугодно это
имя под солнцем. Я думаю, что назови еще что-нибудь этим именем, и оно тоже низвергнется
в тартарары. Так-то, дорогой Алексей Иванович. Я вот сижу себе, гляжу на море и
думаю,
чго есть
здесь, на земле, пастырь Божий? И каким он должен быть для людей? Меня-то еще
до революции рукополагал архиепископ Новгородский Арсений, мученик, блаженная
ему память, расстрелянный коммунистами. Жизнь моя уже на исходе, а все же я не
уверен, был истинным добрым пастырем. И владыка мне неоднократно пенял, что ты,
Мефодий, не настоящий пастырь, потому что кроме церкви у тебя есть другие
интересы и пристрастия. Действительно, в те времена обмирщение коснулось и
духовенства. Уж очень сильно было тогда влияние интеллигенции, которая ни во
что не верила и ничего не хотела, кроме социальных преобразований.
Ну, я-то от
этих идей был далек, но у меня была страсть к мирской музыке и стихоплетству, и
даже к живописи. Я часто сидел за мольбертом и рисовал деревенских баб или
какой-нибудь запущенный пруд. На это владыка говорил мне:
— Значит, ты,
отец Мефодий, в церкви не по Божиему призванию, а по своему разуму. Если бы ты
был по Божиему призванию, то все твое устремление должно было быть направлено
на пастырское служение, как, например, у отца Иоанна Сергиева, Это служение
должно быть глубоким, священник должен очищать совесть людей и быть
руководителем совести людской. Видно, что ты, отец Мефодий, вначале горел
религиозной деятельностью, а года через два остыл, охладел, и пастырское
служение тебя стало тяготить, религиозный пыл сменился разочарованием, вот ты и
стал искать какие-то посторонние занятия: музицировать, кропать стишки и
песенки. Священник православный должен быть с цельной натурой, направленной
только на служение Богу и ведение по пути Христову своей паствы. А ведь миряне
все видят, все подмечают. У мирян острый глазок. Верующие-то считают мир
источником всякого зла, неправды и насилия. Если, например, миряне видят, что
духовенство между собой ссорится, склочничает, то считай, что вы пали в их
глазах. Потому что священство, по их мнению, должно стоять выше мирских дрязг.
И особенно, отец Мефодий, сохрани тебя Господь заниматься психологическим
анатомированием своих прихожан, находя у них притворство, ханжество,
фарисейство. Знай же, что это у тебя от духа гордости. От того, что ты возомнил
о себе, что твои ничтожные прихожане недостойны такого великого пастыря, как
ты. Надо быть снисходительным к людским слабостям, а самому показывать пример
истинного благочестия и чистой жизни. Да и зачем я тебе это говорю,