— А не обижают
они тебя?
— Нет, не
обижают.
— Ну что ж,
живи себе и работай. Евреи — народ Божий, избранный. От их племени — Божия
Матерь, от Которой воплотился Христос. Но перед Богом и Сыном Божиим они
страшно согрешили, за что Бог их рассеял по разным странам. Вот и живут они в
изгнании, на чужбине, всеми гонимые и презираемые. Их надо жалеть и молиться за
их покаяние и обращение.
И Мотя,
успокоенная, пошла домой.
Старый
дедушка-еврей радовался счастью своего сына и благодарил Бога, что все так
благополучно устроилось. Но недолго пришлось ему радоваться. Однажды под утро я
был разбужен топотом ног по лестнице, шумом и криками. (Мы жили на одной
лестничной площадке.) Я немного приоткрыл дверь и увидел, как люди в форме НКВД
за руки тащат вниз полуодетого инженера, а в дверях кричат и плачут докторша и
ее дочь Муська. К утру двери их квартиры были опечатаны красной сургучной
печатью, а вся семья куда-то исчезла. Моя мать, рано утром отправляясь на
работу, увидела на лестничной площадке сидящую на своем зеленом чемодане Мотю,
и узнав в чем дело, пригласила ее к нам. Так она стала жить у нас.
По поводу этой
еврейской семьи управдом сказал, что инженер — шпион, враг народа, и его,
наверное, расстреляют, а жена и дочка тоже помогали ему в шпионском деле. Их
сошлют в Сибирь. И я никак не мог поверить, что веселая Муська, которая давала
мне прокатиться на велосипеде — шпионка. Старый дедушка-еврей несколько раз
приходил к опустевшей квартире, и упершись головой в запечатанную дверь,
плакал. У меня сжималось сердце, когда я видел, как дрожали его плечи и
содрогалась сутулая старческая спина. Мотя приглашала его к нам что-нибудь
покушать, но он не шел, а брал только немного хлеба. Я иногда видел его на
улице — он торговал на углу самодельными свистульками и трещотками, а потом
сгинул неизвестно куда.
Шел зловещий
1937 год.
С утра до
вечера мы, дети, оставались с Мотей наедине. Она готовила обед на керосинке,
убирала квартиру, стирала, гладила и всегда была веселая и большая шутница. Ее
рассказам о деревенской жизни не было конца.
И через Мотю
Христос посеял семена веры в моем детском сердце. Мы с ней жили в одной
комнате. Она спала на большом скрипучем сундуке. И я утром и вечером слышал,
как она молилась, разговаривая с Богородицей, преподобным Серафимом Саровским,
святителем Николой, Ее молитвы: “Царю Небесный”, “Отче Наш”, “Богородице Дево,
радуйся”, “Верую” — запомнились мне на всю жизнь. Запомнилась и молитва после
еды: “Благодарим Тя, Христе Боже наш, яко насытил еси нас земных твоих благ, не
лиши нас и Небесного Твоего Царствия”.