О, смутное время! Чей грех ты несешь
На крыльях наследных пожаров?
О, скольких погубишь и скольких спасешь –
Смиренных, презренных и ярых!
Чей лик проступает из дымных завес
И смотрит с печалью глубокой
На нас сирых, сеющих мерзость словес,
Снедаемых внутренней склокой?
Кто, столько мучений прияв в давний час,
Льет слезы за русские души?
Кто, нашей унылой враждой огорчась,
Новейшую смуту разрушит?
Когда по кончине Бориса-царя
Вихрь адом разбуженной смуты
Наследника нагло прибрал [35] , предваря
Мрак долгий посредством минуты,
Эпоха из бездн восходящих страстей
Вовсю полыхнула и голод
В отрепьях причудливых лживых вестей
Свиреп был, и жаден, и молод.
Замыслив похитить московский венец, Искатель монаршего сана
Вор Гришка Отрепьев [36] – расстрига-чернец – Из польского выпал жупана.
Как пал, на Москву надвигалась беда
Большой всеохватной дугою.
Смущались один за другим города
И верно служили изгою.
Что храм униатский, что польский костел
Предвестником порчи и парши:
Лжедмитрий Игнатия-грека возвел
Немедленно в сан патриарший,
Дабы православия древний обет
Поправ по хотению татя,
Тот папскую туфлю без лишних сует
Смог в нужный час облобызати [37] .
«Карая», лжецарь никого не карал,
Прощал, не лишал достоянья.
Знать сам, с той поры, как державу украл,
Пред Богом искал покаянья.
За щедро уставленным русским столом
Разгульная жадная свора
Проспала «кормильца-царя» [38] . Поделом.
Развязка читалась не скоро.
Слепой средь ослепших, став поводырем,
С боярского вышед подворья,
Василий Иванович Шуйский [39] царем
Был кликнут по смерти Григорья.
Игнатия-грека законный монарх
Назвал «лжецаря охранитель»,
И сана лишившийся лжепатриарх
Был сослан в глухую обитель.
Кто праведен, чист, кто и мудр, и не зол,
Кому бренной славы не надо?
Достоин кого патриарший престол?
Кому окормить Божье стадо?
Казанский ревнитель Христов – Ермоген
Вернуть царству древнюю силу
Пред Богом молил, не жалея колен,
И, плача, воскликнул Василий:
«Владыко, прими патриарший престол
И веру святую прослави.
Лишь путь укажи нам суровым перстом,
Грехи отпусти нам и прави».
Земля же бурлила. Сплетался узор
Неслыханных противоречий.
Лжедмитрий Второй [40] – темный Тушинский вор
Посулами царство калечил;
Чреда самозваных веселых царей
Скликала охотников на конь,
Пьянея, ходила с худых козырей
И ставила жизнь свою на кон;
Отряды свирепых и дерзких вождей
Кровавили в поисках счастья
Просторы полей и бока лошадей,
Страну разрывая на части.
Сам царь, в подозреньи сгубив Скопина [41] –
Спасителя крепи державной,
За грех сей ответил пред Богом сполна
На горе земли православной.