Что говорить, трудная была зима. Особенно зимние ночи. Но трудна была и весна, когда земля оттаяла и превратилась в ползущий под ногами и колесами жидкий клей.
Да и при Лене Боброве выдавались трудные дни. Кончался 1951 год — последний год «строительства моря». Пришла зима, но Дон долго не замерзал, снегу не было. Однажды задул с верховьев Дона сильный ветер. Он сорвался внезапно и поднял над котлованом смерчи холодной пыли. Он завил эту пыль и понес ее в степь — порошить глаза, ослеплять водителей машин, шуметь в траве, засыпать дороги.
К вечеру ветер усилился. По Дону катились мутные, пенные волны. А к ночи ветер дул уже не порывами, а упорным тугим потоком.
Леня стоял ночью на вахте. Пронзительно визжали тросы. Волны гремели о борт. Временами ветер наваливался на Леню с такой грубой яростью, что приходилось крепко вцепляться в поручни, чтобы устоять на ногах.
Торопливо качались от ветра сотни огней на строительстве и в поселке Ново-Соленовске. Казалось, ветер, взяв могучий разгон по степям, пытается погасить все эти огни и поднять к небу все навалы земли, чтобы снова, как десятки и сотни лет назад, свободно бушевать и хозяйничать над Доном.
Но огни не гасли. Они сопротивлялись ветру, и гул его не мог заглушить не только шума строительства, но даже автомобильных гудков. Они доносились до землесоса и говорили о том, что машины в эту ненастную ночь непрерывно подвозят бетон и никакой ураган не сможет остановить поток этого бетона.
Потом в шум ветра, лязг цепей и разноголосый крик береговых машин вошел новый звук. Леня прислушался. Из того места, где трубы лежали на понтонах на воде, доносилось шипение. Из труб рвался воздух.
Леня бросился к Матвейчуку. Через минуту все выяснилось: волны раскачали понтоны и разболтали соединения между трубами. Из них хлестали фонтаны песка и воды.
Запасные трубы стояли на плотах у берега. Надо было заменить ими поврежденные.
Арутунян вместе с Леней соскочил в темноте в лодку. Ее бестолково швыряло и било о борт землесоса.
Волна вырывала у Лени из рук весла. Леня греб изо всех сил и даже стонал: нельзя было ни на секунду остановиться, иначе ветер рванул бы лодку и унес вниз по Дону.
Но самое трудное было впереди, когда Арутунян расчалил плоты с запасными трубами и их пришлось тащить к землесосу.
Это была, как говорят моряки, «самая подходящая работка для хлюпиков».
Ветер совершенно обезумел и так лепил брызгами в лицо, что Леня почти ослеп. Они гребли вместе с Арутуняном. Кожа на ладонях была стерта до крови.
- Проклятый, проклятый, проклятый! - бормотал Леня при каждом взмахе весла, проклиная наглый и разухабистый ветер.