Чандала-националистические графоманы и повторяющие вслед за ними Дорнбуши могут и дальше ставить нам в упрек те или иные отклонения от реально-политических концепций современности, которые представляет или якобы представляет Дугин. По существу, в субстанции и в трансцендентности, которые они не в состоянии увидеть, Дугин был и остается «одним из нас».
Маркус Фернбах
Православное сопротивление западной концепции прав человека
Реакция
Между 1872 и 1884 годами, в то время, когда уже созревали «горькие плоды» либерализма, русский аристократ Константин Леонтьев сформулировал свое понимание: «Но это общенравственное начало, эта чистая этика, освобожденная от всякой ортодоксии, от всякого мистического влияния, не есть ли именно этика все того же среднего, буржуазного типа, к которому хотят прийти нынче многое множество европейцев, сводя к нему и других посредством школ, путей сообщения, демократизации обществ, веротерпимости, религиозного индифферентизма и т. п.?» Этих было время восстаний, крестьянских бедствий, упадка аристократии и идущего параллельно с ним подъема купленного за деньги дворянства. Бедствие усиливалось общим упадком и идущим вместе с ним упадком местных учреждений. В духовной западнизации за счет либеральных идей Леонтьев чувствовал намного большую угрозу, чем в идеях социализма: последний в противоположность либерализму мог бы при цельных слоях населения, по крайней мере, вызвать еще полезную консервативную реакцию. Однако в любом случае, оба течения вели «к одной революции: к проклятой однородности». Вышедший укрепившимся из европейских революций уравниловский и светский либерализм уже тогда расплескивался по дореволюционной России и готовил путь своему обруганному брату-близнецу, большевизму. Несмотря на все свои зверства, большевизм неосознанно законсервировал русско-православный дух, который спустя более семидесяти лет проснулся, наконец, из своего красного кошмара.
С конца Советского Союза в 1991 году влияние православной церкви непрерывно возрастает. Прежде всего, молодое поколение русских снова толпами идет креститься в когда-то подвергавшиеся насмешкам церкви. Также большинство посткоммунистических русских интеллектуалов заново открывает для себя «сущность русской души», интеллектуально обрабатывает это открытие и в немалой доле приходит к результату, что русская православная церковь используется новыми атеистическими правителями в Кремле в качестве инструмента. Причина этой предполагаемой инструментализации церкви государством основывается на сути и истории православия. Если рассмотреть отношения между государством и религией в царские времена, то можно увидеть, что существовала определенная симфония между императором и главой христианской церкви. Церковь всегда видела в царе своего естественного покровителя и хранителя православия. Ее собственные задания в пределах этой конструкции ограничивались самой исконной областью: сохранением духовных истин и церковного порядка. (Непонятно, какой именно период истории монархии в России имеет здесь в виду автор, поскольку отношения церкви и государства до и после Петра Первого и его церковной реформы существенно различались. – прим. перев.)