Этот милитаризм, как великая опасность для свободной совместной жизни народов должен быть уничтожен. Против него Франция ведет борьбу. Она сражается поэтому
«за идеал справедливости и братства, за республику и ее вечное будущее, за честь и прогресс» /там же/.Теперь, правда, подлинные трудности по линии защиты демократических идеалов должна была бы доставить царская Россия. Однако помогало разъяснение, что Россия, поскольку она борется вместе с западными демократиями, недвусмысленно доказала симпатии к их идеям. Она уже изменила свое духовное состояние и вошла в европейско-демократический концерт. Затем было указано, что царь обещал после войны представить доказательства того, что русский народ осуществит свободу совести и мнений. От Священного Союза остались теперь лишь немецкая и австрийская династии. Решающая борьба уже идет, как разъяснял профессор социологии и сравнительной истории университета Невшателя Арнольд ван Женне своим читателям, формируя в немногих словах свои принципы: сторонники и защитники Гогенцоллернов происходят из доисторической эпохи, а у них на буксире Габсбурги и турки, и все они отличаются от союзных народов, воплощающих цивилизацию в мире XX века. Одни живут в эксплуатации и угнетении под Германией и ее союзниками, другие должны жить среди подлинно цивилизованных народов, что выражает их горячее желание. Последнее воплощает принцип сотрудничества на почве свободы.
Низвержение Пруссии, поэтому, становилось высшей задачей культуры, которая получит широкое распространение с помощью военной победы. После уничтожения Пруссии – цитадели абсолютизма и милитаризма – Франция выполнит свою чрезвычайную миссию перед миром. Это воспрепятствует регрессу в развитии цивилизованных народов и предохранит мир «от сабель Гогенцоллернов», организуя жизнь в постепенном сотворении порядка. Наконец, это уничтожит немецкую грёзу, после реализации которой «немецкий император овладеет резиденцией в Елисейском дворце и в Петербурге и превратит в руины Лондон в Англии, ставшей германской» /цитируется Э.Лависс/ (8). Так Франция смогла обнаружить веру пангерманизма в превосходство германской расы и соответствующее стремление к германской гегемонии в мире, приписав это монарху. От механической дисциплины, олицетворяемой Пруссией, Франция спасалась индивидуализмом и препятствовала тому, чтобы весь мир стал единым механизмом, который приходил бы в автоматическое движение через давящую пружину, до тех пор, пока мотор снова не остановится. Этим путем миру угрожала тотальная система управления, полное покорение и эксплуатация, и становился невозможным триумф вечной свободы и справедливости.