То, что супротивники должны
несомненно слышать, так это вдохновленные Духом Святым слова псалмов, что везде
возвещают их истребление. Это нагоняет на них страх и обращает их в бегство.
Именно это имеет в виду и Евагрий, когда советует:
При искушении не приступай к молитве, не сказав несколько
гневных слов угнетающему /тебя бесу/ Ибо душа твоя,
обвыкнув в /худых/ помыслах, не может отдаться чистой молитве. Но если ты с
гневом скажешь что-нибудь бесам, то уничтожишь и изгладишь мысли, /внушенные
твоими/ супротивниками. Ведь гнев
способен производить подобное уничтожение /и тогда, когда он обращается/ на
благие мысли>458).
Содержание нашей доверительной беседы с Богом должно оставаться
сокрытым от бесов, ибо даже в нее они способны пустить яд своих искушений.
* * *
Громкая молитва мешает не только соседям, но в некоторых
случаях и самому молящемуся. Вместо того, чтобы
содействовать сосредоточенности, она может помешать ей. Не только звук
собственного голоса может служить помехой, это было бы еще небольшим злом.
Гораздо большей помехой и препятствием могут стать со временем наши
собственные слова и мысли, которые по необходимости как-то соучаствуют в
молитве. И хотя здесь мы выходим из границ нашей темы, хотелось бы кратко
упомянуть о том сердечном безмолвии, к достижению которого, в конечном
счете, направлено все наше делание.
Евагрий в своем «Слове о молитве» заимствует у Климента Александрийского его прекрасное
определение молитвы и по-своему углубляет его. Молитва – это «беседа (homilίa)
с Богом», – говорил Климент. Евагрий добавляет: «беседа ума с
Богом без всякого посредника»>459). Эта «истинная молитва» есть непосредственное
событие или, как бы мы сегодня сказали, «личная» встреча между Богом и
человеком.
Этой горячо желаемой непосредственности может явиться
помехой не только наш голос и наши слова, но прежде всего наши «мысленные
представления» (noémata), поскольку они являются как бы «посредниками»
между нами и Богом. И не только наши страстные, грешные «мысли»>460), но вообще все мысли о тварных вещах и даже о самом Боге, поскольку, какими бы
возвышенными они ни были, они держат человека в себе самих>461). Одним словом, человек должен
«отсечь от себя все мысленные представления»>462), если он хочет «истинно
молиться». Это отсечение – постепенный процесс, связанный с возрастанием в
духовной жизни, а не с какой-либо «техникой», как бывает при некоторых
нехристианских способах «медитации». Конечно, человек соучаствует в нем, но не
способен собственными силами совершить этот «выход за пределы», поскольку его
цель – Бог, в абсолютной свободе Своей склоняющийся к
человеку, – является Личностью