А под ним я голая (Доброва) - страница 74

– Что вы, – сказала я как можно мягче, чтобы не обидеть его, моего золотого редактора. – Если человек хороший, то он красивый, а если плохой, то смазливый. Это же Косая! Да пусть она его хоть на Монмартре купит – в ее руках любой раскруассан что кулебяка псковская.

– Добрая-добрая, ласковая кобра я! – с довольным (нет, ей-богу!) смешком подводит итоги Пал Палыч. – А что такое «абецедарный»?

– Алфавитный.

– Точно? – засомневался Пал Палыч. – Что-то я такого слова не встречал. Может, лучше сказать «картотечный»?

– Точно, точно. Давайте оставим.

– Славянофилы бы вас не одобрили…

– Но вы-то не славянофил. Вы – одобряете?

– У вас еще третьего плана не хватает – от лица выкинутых игрушек. Такая гофмановская новелла в виде вставки…

Пал Палыч дочитал отданный на растерзание рассказ, взглянул на меня и принялся ковырять вилкой блинчик.

– Могу я поинтересоваться: история, описанная вами, приключилась реально?

– Конечно, я могла бы и не сознаваться, – но вообще-то реально.

– И где теперь эта кукла? Она цела у вас?

– Нет. Я забыла ее в такси.

– Лерочка, вы меня убиваете! Неужели нельзя было как-то найти, позвонить в таксопарк?

– Это был частник. И потом, я подумала, это смешно – давать объявление о пропаже какой-то помоечной куклы…

У небожителей

– Па-адъем! Просыпайтесь. Перерыв.

Я разлепляю глаза, сонно моргаю. Еще только половина восьмого. Как медленно ползет стрелка часов.

Я восседаю на троне. Среди офортных станков, подрамников и гипсовых аполлонов. Роскошный с виду бицеллий сооружен из трех фанерных ящиков от платяного шкафа, окутанных драпировками – античные складки струятся до самого пола, – и, чтобы мягче было сидеть, увенчан бархатным пуфом. Конструкция именуется постановка, сооруженье опасно шатается, кренится от взглядов и сквозняков – страшно даже положить ногу на ногу. На таком троне чувствуешь себя самозванкой, дворовой девкой, ряженной в барское платье; в лучшем случае фрейлиной, прокравшейся ночью в тронную залу, никак не императрицей!

Это продолжается четыре часа: четыре сеанса с пятнадцатиминутными перерывами.

Мастерская находится в генеральской квартире, семнадцатый этаж Дома на Котельниках.

– До одиннадцати лет я жил в Кремле. – В перекуре мы стоим с Максимычем у окна и смотрим на рубиновые звезды. – Ужасно было скучно! Территория ограниченная, кроме нас, всего пять-шесть семей, детей почти нет, на улицах ни души, одни часовые на посту… Вечерами гуляли с отцом вдоль Кремлевской стены – караульный кричит: стой! – Стою, хоть дой! это Кустов со сменой идет, я представляю бравого генерала, сын саратовского дворника, дослужившийся до Кремлевского полка,