Дальше Буков сделал еще одну правильную вещь. Он не пошел следом за Лукой и Никифоровым, а влез-таки, забрался на «господствующую» высоту. Он не воевал в Афганистане и не воевал в Абхазии, но в свое время прилежно учился в Высшей школе милиции и кое-что понимал в тактике.
Сейчас у него была возможность воспользоваться той расщелиной, по которой два с лишним часа назад взбиралась Ита. Буков успел отдышаться, прийти в себя, когда внизу, у огромной скалы появились его враги. Он замер за тем же кустом, за которым Никифоров поджидал Иту. Видимость была прекрасной.
— Ну и где это все?.. — спросил Никифоров с недоверием, но почему-то волнуясь.
— Сейчас! — ответил Лука раздраженно, потому что недоверие его обезоруживало. — Я и гак пытаюсь учуять изо всех сил… нюхаю!
— Нюхаешь?..
— Не важно. Ищу, в общем. И, кажется, нашел! Рой вот здесь…
Никифоров достал длинный и плоский охотничий нож.
— Ладно. Как говорится, с Богом!
Нож Никифорова вонзился в землю.
— Подожди-ка, Петрович. Свяжи сперва меня…
— Ты что?..
— Свяжи, тебе говорят. Пошли куда-нибудь отойдем… вон за камень.
— Да зачем это все, Лукаш?
— Не в себе я сейчас, пойми… на все способен. Потом когда-нибудь объясню. А сейчас — давай…
— Чем же я тебя свяжу, елы-палы!
— Хотя бы нашими ремнями. И уши заткни…
— Да что такое, в конце концов?.. — Никифоров глядел уже на Луку с подозрением.
— Спокойно. Я не сумасшедший. Читал, как Одиссей мимо сирен проплывал?
— Что-то такое помню…
— Короче, твоя задача меня не слышать! Лука вынул из кармана какие-то листки и стал их усиленно жевать.
— А теперь ты что делаешь?
— Жую туалетную бумагу. Я одно время нервный был. Жеваная туалетная бумага — лучшее средство для звукоизоляции. Вяжи меня! Нет, сперва давай свои уши! — Дальше Лука заорал что есть мочи: — Отвернись! — И выключил свой приборчик. — Все, иди…
Лука лег, ожидая приступа. Никифоров, для которого весь мир стал тише подводного царства, пожал плечами и пошел туда, где был воткнут в землю его нож.
Буков с огромным удивлением наблюдал за всем происходящим.
Через минуту-другую Лука застонал. Черная меланхолия окутывала его мгновенно. Он вспоминал все самое ужасное, что совершил когда-либо. Он думал о Соне, которую предал, он думал о том, сколько времени не был на кладбище у родителей. Он едва ли не рвал на себе волосы и начал помышлять докатиться до пропасти или хотя бы дотянуться до камня, чтобы размозжить себе голову. Он катался по земле и выл…
Изумление Букова сменилось почти ужасом. Кто же такой этот Никифоров, если он так мучает людей? И он начал жалеть, что не пошел за ними. Пожалуй, у него сейчас действительно был шанс.