— Нет, не угодно! Каждый должен нести свой крест! И не я выбирал его для вас…
— Лука Васильевич, в общем, прав… — проговорил Кадушкин. — Но как в самом деле объяснить появление этой реки?..
Поневоле они говорили на повышенных тонах, громче, чем, наверное, следовало бы. Дело в том, что где-то впереди, в неведомой тьме, нарастая, раздавался непонятный гул. И надо сказать, когда изъясняешься на повышенных тонах, если даже это происходит невольно, всегда возникает некая нервозность.
Лука вспомнил военную тактику, по которой наступление является лучшей формой обороны, и сказал:
— Пусть ваш талантливый географ и следопыт, уважаемый Александр Аскольдович, объяснит, почему на месте входа лежал тысячетонный камень и это ни у кого не вызвало удивления!
— Н-да… — Кадушкин кивнул, а луч его фонарика высветил громадную гильотину, нависшую у них над головами. — Вы снова правы, Лука Васильевич, как прием в полемической схватке ваш довод годится. И все-таки как, по-вашему, мы скоро будем… на месте?
Лука не стал им рассказывать о купальщике и о том, как звук распространяется в воде, хотя продолжал думать об этом.
— Я не могу сказать вам это точно. Боюсь ошибиться… — Голос Луки звучал раздраженно, помогая ему скрыть растерянность и смятение.
А волна багрово-оранжевого запаха обволакивала его все крепче, настойчивей. Если бы не эта проклятая река, он бы побежал к кладу, как натренированный фокстерьер!
Их несло, продолжало тянуть по течению. Вскоре стало понятно, что гул впереди — это шум падающей воды.
Река сделала плавный и широкий поворот. В первый момент Лука не понял, что произошло.
— Отгребайте, отгребайте вправо, Ксанс! — торопливо проговорил Егор. — А светите, наоборот, влево. Да не туда же, Господи! Поверните голову на шум!..
Все сразу стало понятным. Они вышли в подземное озеро. Десятилетиями не тревожимая гладь воды была похожа на ртуть. Волны от их лодки медленно с какой-то космической значительностью уходили в темноту.
Будто наклоненная чаша, это озеро проливалось через край, через своего рода перекат. Вода падала с высоты незначительной, но многоголосое эхо разносило ее шум даже здесь, глубоко под землей, со скоростью звука.
— Надо же, как красиво!.. — невольно вырвалось у Луки. — Так бы и остался здесь!
— Нет, дружок! — оборвал его якут. — Осталось у тебя меньше восьми часов, семь с половиной, если быть точным…
Лука не стал отвечать. В последний раз он обернулся на озеро. Совершенно черное, с длинными искрами света, который, казалось, совсем не растворяется в здешней темноте, озеро лежало, как многоугольная звезда, как замерший осьминог.