— Посреди долины стояло семьдесят войск. Набежала поруха — все войска, кроме трёх, повалились?
Мишутка смеётся:
— Деревья зимой!
Но Никите этого мало:
— Правильно! Но какие?
Забыл Мишутка, пытается вспомнить, однако Бронька опережает:
— Елка, сосна, можжевельник!
— Это другое дело! — доволен Никита.
Скользя в толчее облаков, как в мятых куриных перьях, солнце всё обвалялось, стало седым, и лучи его отощало и бледно лижут дорогу. Никита примолк. На шершаво-красном лице — передумье. Загадки уже поприелись. Всё же лучшее место и время для них уютная печка да вечер, а не дорога на розвальнях среди снега. Однако белые наползни склонов, искристый излом облаков, хвойные ветви, запах мороза ложатся на сердце Никиты чем-то приветливым, чем-то знакомым, и он опять продолжает расспрос:
— Когда выпал первый-то снег?
Братаны кричат вперебой:
— На Октябрьскую выпал!
— На праздник!
— Ну вот и зиме серёдка! — кряхтит Никита по-стариковски.
— Инею вон сколь на ветках! — Бронька, сдёрнув ватную рукавицу, показывает на берег.
Никита встряхивает вожжами.
— Значит, цвет на хлебах будет дивный!
— А сами хлеба? — спрашивает Мишутка.
— А это, брат, от морозов зависит. Чем больше морозов, тем больше хлебов! — объясняет Никита голосом старожила, которому с детства известны все до единой приметы.
В разговорах время летит незаметно. Намеревался Никита ещё чего-то сказать, да заржал Воронок, остановившись возле делянки.
— Хватит лясы точить! — Никита спрыгнул с саней, надавал коню сена и показал на зимнюю лесосеку с её недорубами и кустами. — Принимайсё за дело!
Братья рассыпались кто куда. В руках по мешку. Золотисто-зелёные шишки всюду: в навалах обрубленных сучьев, в недогоревших кострах, средь поваленных сосен, в пружинистых ветках подроста, меж пней, но больше всего их в снегу.
Избродили, изрыли ребята всю лесосеку. По нескольку раз возвращались к саням. Высыплют шишки — и снова рыскают между пнями.
Домой братаны засобирались, услышав порывистый ветер, который тащил за собой косогривую свору темнеющих туч. Повалил подзолочённый солнышком снег. Скоро солнышко потерялось, и помрачнело в лесу, а ветер-ненастник стал перекидывать толпы снегов — да с угрожающим свистом, да с завываньем.
Никита достал из кожаной сумки пшеничный пирог, разломил его, подал братанам и, накинув на них бараний тулуп, перебрал поудобнее вожжи.
— А ну, Воронок! Не выда-ай!
Взвизгнули ремни оглобель, и Воронок, напружинясь мышцами, тронулся в путь. Рушился снег настолько мохнато и густо, что Воронок из коня вороного сделался пегим, а после седым, потерявшимся в бьющейся мути. Часа три, наверное, он куда-то всё шёл, шёл и шёл. Никита и вожжи расслабил, чтоб не мешать, целиком доверяясь чутью и опыту вороного. И как было радостно вдруг услыхать: