– Так точно! Но почему это волнует герра ассистенцарцта? Ведь герр ассистенцарцт отправляется в отпуск?
– Все отпуска отменили!
От удивления лицо фельдфебеля вытянулось.
– Петерман с моей лошадью тоже должен быть где-то здесь с вами? – спросил я.
– Так точно! Он где-то сзади, скоро должен подъехать!
– Спасибо! Тогда я останусь здесь и подожду его!
Действительно, прошло всего лишь несколько минут, и показался Петерман. Он скакал на своей лошади, а под уздцы вел мою Зигрид, чья зимняя спячка в обозе так неожиданно закончилась. У нее появился длинный, густой подшерсток, и она находилась в отличной форме. По привычке она обнюхала мои карманы в поисках кусочка сахара или корочки хлеба. Но на этот раз ей не повезло. Увидев меня, Петерман от волнения начал снова заикаться. Ведь мы не виделись с ним более шести недель. Он рассказал, что уже через два часа после моего отъезда 3-й батальон получил приказ сняться с позиций и двигаться форсированным маршем в сторону Калинина для нанесения контрудара по прорвавшимся сибирякам. Нойхофф и остальные, видимо, подумали, что доктору еще раз крупно повезло.
Было настолько холодно, что в седле можно было оставаться не более получаса. Особенно быстро замерзали ноги, и нам приходилось то и дело идти пешком, чтобы восстановить кровообращение. Так что большую часть пути мы с Петерманом проделали пешком, топая по глубокому снегу и ведя лошадей под уздцы. Ближе к полудню мы устроили короткий привал, стоя у полевой кухни и уминая неизменный гуляш из конины. Но, покончив с обедом, мы тотчас снова двинулись в путь.
Во второй половине дня разыгрался сильный буран. Обжигающий северо-восточный ветер дул нам прямо в лицо. Втянув голову в плечи и сильно наклонившись вперед, мы упрямо шагали против ветра по глубокому снегу. Нам приходилось сильно щуриться, когда мы смотрели сквозь снежный ураган на заметенную дорогу. Мелкие частички льда, словно иглы, впивались в наши щеки даже сквозь подшлемник, а собачий холод причинял нам физическую боль.
К счастью, мне удалось собрать солидный комплект одежды, который более или менее согревал меня. Я благодарил Небо за солдатские сапоги с широкими голенищами, которые получил перед самой отправкой в отпуск в Германию. Они оказались такого большого размера, что я смог надеть две пары шерстяных носков и намотал на ноги теплые фланелевые портянки, а поверх стелек сунул несколько слоев газетной бумаги. Кроме того, на мне были две пары кальсон, две теплые нательные рубашки, теплая безрукавка, моя парадная форма, летняя шинель, а поверх нее просторный кожаный плащ, как у тех двух офицеров, которых мы встретили, так сказать, у «врат» Москвы. Пара шерстяных перчаток, пара кожаных перчаток и два шерстяных подшлемника довершали мой наряд. Чтобы ветер не слишком сильно задувал в рукава, я обвязал их на запястьях тесемками.