Мне очень повезло с моими товарищами по 3-му батальону. Даже в самых безнадежных ситуациях, когда мы отчаянно отбивались от противника, имевшего подавляющее численное преимущество, у нас не было ни одного случая проявления трусости перед лицом врага. В самом начале бывало, что у того или иного солдата не выдерживали нервы, но бойцы брали себя в руки или же от таких солдат быстро избавлялись под каким-нибудь благовидным предлогом. Не раз бывало, что командиры рот присылали ко мне своих солдат с просьбой побыстрее отправить их в тыл, поскольку гораздо лучше было лишиться одного-двух человек, чем иметь у себя в роте бойца, сеющего панику среди остальных. Конечно, в тылу и в тыловых гарнизонах было полно таких офицеров и рядовых, которые увиливали от службы на передовой. Но трусость перед лицом врага – это совсем иное дело. Со временем для любого фронтовика было гораздо труднее сносить презрение своих боевых товарищей, чем опасаться вражеских пуль. В какой-то момент, видимо, каждый из нас был близок к тому, чтобы от страха потерять голову и обратиться в бегство. Но здоровое начало побеждало и заставляло до конца оставаться со своими боевыми товарищами, чтобы вместе с ними выстоять или погибнуть, если это предначертано судьбой.
В этот вечер на передовой было относительно спокойно, и Ноак, Беккер и я засиделись до поздней ночи на командном пункте. Старый Вольпиус отправился спать после того, как мы не прореагировали на его многократные попытки завести разговор на его любимую тему: войну 1914–1918 годов. Добрый немецкий «Штайнхегер» лился рекой. Видимо, в результате ночного пьянства и долгой застольной беседы на следующее утро я снова почувствовал непреодолимое желание отправиться домой в отпуск. Ведь мой очередной отпуск должен был начаться еще в середине декабря, а сейчас уже было начало февраля, но никто даже не заикался об отпуске. Я вспомнил фамилии нескольких офицеров, которые уже побывали в отпуске и, как мне казалось, у них было гораздо меньше оснований для этого, чем у меня. Моя рана на левой ноге все еще гноилась. Да и тяготы и запредельные нагрузки зимней войны начинали сказываться на состоянии моего здоровья. Я обнаружил у себя неравномерный пульс и экстрасистолы сердца – наиболее часто регистрируемый вид аритмии. Ага! Неравномерность пульса и экстрасистолы – вот теперь я мог бы отправиться домой!
После обеда я с радостью убедился в том, что в тыловых деревнях все мои указания были уже выполнены. Четверо больных сыпным тифом лежали в только что оборудованном в отдельном доме инфекционном отделении. Нина проживала теперь в соседнем домике и вела там амбулаторный прием. Я разъяснил ей и фельдфебелю медико-санитарной службы, что мы мало что можем сделать для устранения опасности распространения сыпного тифа. Ведь мы сами получили слишком мало вакцин, и их не хватает для вакцинации даже наших военнослужащих. Я посоветовал использовать против вшей порошок «руслапудер» и распорядился, чтобы гражданские вывешивали свою одежду на улицу, в самый сильный мороз. А больным сыпным тифом мы могли дать только средства для поддержания кровообращения, пирамидон для снижения температуры и средства для снятия нервного возбуждения. Я вручил Нине медикаменты и начал осмотр рахитичных младенцев и беременных женщин. Гражданскому населению я дал понять, что Нина действует по моему поручению и уполномочена отдавать больным необходимые предписания.