– Перестань! Прекрати паясничать! – голос Киры дрогнул.
– Почему же, мамочка? Я же ничего такого не сказала. Я просто хочу тебе сообщить, что Глеб Викторович тебя по-прежнему очень любит и не может забыть. Он мне рассказывает абсолютно всё о вас, даже как вы однажды занимались с ним любовью на крыше. Я так понимаю, что на него внезапно налетали порывы страсти, и он хотел тебя, невзирая на место и время. Он ведь – художник, человек творческий, свободный. И, между прочим, я не вижу в этом ничего ужасного. Я даже тебе немножко завидую. У меня не было и, наверное, никогда не будет такой сумасшедшей любви...
Кира уже молчала, только вытирала с лица невидимые на экране слезы. Темные полоски расплывшейся туши потянулись от ее глаз по щекам.
– И еще, мамочка, он очень добрый и чуткий человек. С идеалами. И мне очень жаль, что вы с ним расстались. Я бы мечтала иметь такого отца. Мне даже иногда кажется, что он и есть мой отец, самый настоящий, а не Трубецкой, и ты с моим рождением всё придумала.
– Нет, Нелюша, ты ошибаешься... Мы потом поговорим об этом...
– Ладно, мамочка, мне пора. Я тебе позвоню из Нью-Джерси, как приеду. Целую, родная. Привет бабушке, – Неля нажала мышку, и Кира исчезла. – Фу-ух...
Неля сидела, не шевелясь. Сердце ее забилось сильней: «тух-тух», причем удары возникали не там, где им положено – слева в груди, а почему-то в середине живота, и по нарастающей поднимались к груди. «Бедная мамочка, прости, что такое тебе устроила...» Неля прижала ладони к лицу, будто хотела зарыться, исчезнуть, чтобы ее никто не видел.
В ее закрытых глазах – полный мрак, мертвая ледяная бездна. Из этой бездны вдруг возникает Глен – совершенно голый. Подходит к ней, кладет свои ладони на ее груди, гладит соски, целует. И они оба летят в белый пух... Вот он падает на подушки, тяжело дыша. Смотрит в потолок. Поднимает свои мускулистые руки, делает ими плавные волнообразные движения. Говорит что-то, не совсем понятное для Нели – о какой-то постановке «Современника», об опоздавшей электричке...
– А как мы бежали, чтобы успеть на премьеру! – его ладонь касается ее плеча, гладит тихо. – Да, нельзя человеку отрываться от себя. Нельзя себе изменять. И менять в себе ничего не нужно, даже буквы имени своего... Ки-ра...
Вот так! Поначалу эти ошибки Глена звучали, как случайные оговорки. Спохватываясь, что снова принял ее за Киру, Глен извинялся. Но порой он как будто и не видел, или не хотел видеть, кто перед ним на самом деле. Он уносился в свои миры – любви и искусства – когда-то в молодости оставленные им. Вскоре Неля поняла, что Глен предпочел бы, чтобы Неля была... Кирой. И рисует он Киру. И любит Киру-Кирюлу, ее одну...