И вот, спустя три месяца, такой жизни, я впал в глубочайшую, за всю свою жизнь депрессию. Из которой, меня вывело, самое настоящее, можно сказать, научное открытие.
А случилось это, в самый обычный из дней, заполненных серой беспросветностью и безнадегой. Когда, казалось уже ни чего на свете не может радовать, и ни в чем нет больше смысла, и ни чего не оставалось, кроме как, скитаться по убого обставленным этажам, моего узилища. Снова и снова нарываясь на неприятности, то тут, то там, сталкиваясь с какими-то темными личностями, кучковавшимися в особо плохо освещенных закутках. Тихо и злобно переругивающихся между собой компаний, нетрезвых, опустившихся до полного скотства неполноценных. Уходить закрывая нос, от невыносимой вони немытых тел, и вытирая рукавом слезящиеся глаза, от едкого наркотического дыма.Вновь и вновь, искать кого то, и не находить. Вглядываясь в лица, то спокойные и умиротворенные, то искаженные ненавистью, то беспричинно счастливые, с расширенными во всю радужку зрачками, и стекающе по подбородку пеной. то исполненные какой-то невыносимой боли, что казалось, передаеться, как некая энергетическая зараза, прямо в сердце. После чего, еще долго, там в груди, то жгло раскаленными углями, то сжимала стальными тисками.
Не знаю что я искал. Мне казалось, что вот вот, где-то в очередном коридоре, мелькнет, милая , знакомая фигурка, а сердце пропустив удар, вдруг, с барабанным боем, начинало стучать в висках. что-тогда происходило со мною, я помню плохо, однако, всякий раз возвращаясь вечером, в свою клетушку, отправив своих помошников по домам, я заваливался на жесткий матрац, предварительно забросив в себя, не чувствуя вкуса, стандартный ужин, состоящий как мне казалось, из совершенно не съедобных компанентов. Во всяком случае попробовав это в первый день, я до вечера плевался, и ни как не мог взять в толк, как одна и та же система доставки дома, может одновременно, готовить вполне себе достойные блюда, для правительственного уровня, и такое непотребство, больше напоминающее по вкусу, тертую подошву моих тюремных сандалей, выданных мне в начале, такая же серая и твердая, и так же пахнущая, не то пласмассой, не то резиной.
Короче, настал час, когда я спустя много дней в полной степени осознал, что это навсегда, и что от сюда ни кто и ни когда не возвращался. А все что я наблюдал эти дни здесь, лиш подтверждала мои предположения. Выбраться от сюда, ни кто в серьез и не надеется. Конечно, находились и безумцы. кто-то из этих сумашедших, начхав на запреты, с остервенением начинал искать выход, и конечно, обязательно погибал в попытке взломать очередной технический колодец, или воздуховод, который как я был уверен, является исключительно замкнутого цыкла, и не куда не вывел бы этих , горе графов Монте Кристо. Сожженные мощнейшим, электрическим разрядом, защитной системы уровня для заключенных, смердящие тела, долго лежали в местах, где их застигла ужасная смерть, как отличный пример, тщетности любых попыток и бессмысленности всяческих надежд.