После чего, мою новую знакомую, как ветром здуло. Непопрощавшись, она быстро юркнула, в приоткрытую, балконную дверь, из-за которой, послышались приближающиеся голоса. Потому я наверное и подумал тогда: Родителей боится. А значит, тихоня и послушница. Но насколько сильно я заблуждался в этом своем, первом впечатлении, мне пришлось убедиться гораздо позже.
Вторым же, весьма примечательным событием, той весны, был, разбудивший меня, одним, таким же ранним, воскресным утром, тарахтящий на весь двор, Лешкин мопед. Событие это, было действительно, из ряда вон. Поскольку, еще неизбалованные, невероятным наплывом заграничной техники, мы, подростки конца восьмидесятых, наслух определяющие марку проезжающей легковушки, когда среди замученных, отвратительными дорогами, кое-как склепанных, прискорбно тарахтящих, раздолбаными глушителями, детищ советского автопрома, как невероятная редкость, как луч яркого света, в вечном царстве тьмы, попадалась неизвестно как оказавшаяся здесь, в центре России иномарка, мы, невсегда успевающие разглядеть мелькнувшую в потоке, фирменную эмблему, еще по пол часа, до хрипоты спорили, что это было, Мерс, Фольцваген, или Ламбарджини. А когда встречали на стоянке, перед райкомом, очередной, Волговский, одинаково зализанный, белый, или черный лимузин, нечуть не смущаясь, окружали его, как некую диковину, по долгу разглядывая шикарный салон, и с восхищением, читая на спидометре, волшебную цифру 200 км.
Так вот, для нас, ребят того времени, рассекающий по двору, на новенькой, зеленой Чизетте, Рыжый Лешка, казался чуть ли не избранником богов. Ему, ставшему в один миг, благодаря этому, подаренному на день рождение мопеду, лучшим другом, для самых старших, и уже кое-чего понимающих в жизни пацанов, неожиданно, открылся доступ, в некий тайный, и тщательно оберегаемый мирок. центром коего, был слегка облагороженный закуток в подвале, соседней пятиэтажки. Притащенный не известно кем и когда, в эту темную конуру, старинный, продавленный диван, здесь, где постепенно скапливалась всякая мебельная мелочь, в виде колченогих табуретов и разшатанных, старых стульев, был однажды дополнен, списанным из некоего клуба, огромным, билиардным столом, ставшим в последствии, главной достопримечательностью этого мирка. Здесь собиралась вся, более-мене оторванная молодежь. Чьи фото, нередко хранились в архивах детской комнаты милиции, и чьи родители, чаще бывали в деректорском кабинете нашей школы, чем на работе. Кто в свои, порой неполные пятнадцать, считал особым шиком, пройтись по улице с дымящейся сигаретой в зубах, и наспор, мог без закуски выпить полный стакан медицинского спирта. Так что невинные шалости, вроде игры в карты на желание, сбор карманных денег у соседских первоклашек, или бутылочки портвейна, распитой на троих, никем здесь неприсекались. И совсем уж недавно, в этот, шумный, особенно в вечернее время закуток, стали наведываться любители халявного биллиарда, и громких, матерных песенок под гитару.