- Ну, ну... - вслух роняет Пров и уже веселей поглядывает на кудрявую возле часовни рощу.
По дороге от деревни мужик скачет. По дороге от деревни впереди всех Матрена бежит, за ней ребята, за ними толпа с горы спускается.
XXXI
Подвыпившая Даша в ногах валялась у Устина:
- Дедушка ты мой светлый... Ослобони мою душеньку... С панталыку я сшиблась, дедушка...
- Никто, как бог...
А уж толпа вливалась в деревню. Все, кто оставался с Устином, поспешили навстречу.
Даша ничего не видела, кроме добрых глаз Устина.
- Судите меня, люди добрые... я, потаскуха, с Бородулиным жила... Солдатка я... воровка я... - она громко сморкалась, утирала слезы и, ползая, хваталась за Устиновы босые ноги. Устин приседал, удерживая равновесие, и, весь нахохлившись, скрипел своим стариковским, с огоньком, голосом:
- Совесть, мать, забыла... Бесстыжая ты...
- У Бородулина деньги я украла... А не бузуи... Ох, светы мои...
Устин гневно всплеснул руками:
- Ведь ты... Черт ты... Ведь бузуев-то... Ах ты ведьма!..
- Хорошень меня... Задави... Убей...
Вдруг, испугав Устина, Даша взвизгнула и бросилась к подъехавшей телеге:
- Аннушка! Девонька!..
- Тпру! - пробасил Обабок. - Приехали...
- Молись, ребята, богу, - выдвигаясь из вновь выросшей толпы, проговорил какой-то старик.
- Чего - богу... Айда домой, - сказал Пров. - Понужай, Матрен, кобылу-то.
- Стойте! - крикнул Устин с крыльца часовни и сердито одернул рубаху.
А тем временем Анну сняли с телеги, напоили холодной водой. Она всем улыбалась и что-то говорила торопливым, не своим голосом, проглатывая слова.
К дому повели ее.
- Стой, Пров! Вернись!..
- Я чичас приду, Устин... Ишь, дочерь-то...
- Стой ты... До-о-о-черь... А где еще двое, где они?.. - и Устин мотнул рукой на Антона с Ванькой.
Даша к Устину, к Прову, к Андрею лезла, что-то выкрикивала и голосила, но ее оттирала толпа.
- Куда старика дели? Где еще молодой, толсторожий?..
Толпа молчала.
Цыган сказал:
- Одного только кончили... Старика...
- Та-а-ак... - протянул Устин.
- А другой, однако, убег... Толсторожий-то... - закончил Цыган и нырнул в народ.
Толпа перешептывается и угрюмо гудит.
- Так, молодцы, так... - затихая, говорит Устин, вкладывает руки в рукава и опускает низко голову.
- Значит, убили?! - вскидывая вдруг голову, резко сечет толпу.
Толпа мнется, ежится. Мужики переглядываются, переступают с ноги на ногу, растерянно покашливая и поправляя шапки.
- Хороши молодчики... Ловко... Ай да Пров Михалыч... Ай да староста...
Пров трясущимися руками прицепляет на грудь медную бляху и, кланяясь Устину, и Андрею-политику, и бродягам, и всей толпе, тихо говорит: