L. H. Morgan. Ancient Society, London, 1877, p. 455
Если рассматривать вечером с улицы освещенные окна домов, жизнь людей в них представляется ясной, как на ладони. Вон на открытом балконе прикреплены детские санки и велосипед. Здесь живут любители подвижного отдыха, и хотя их дети уже давно выросли и уехали из дома, санки и велосипед будут висеть на этом балконе до скончания века. Во-первых, потому, что в квартире очень маленькая кладовка, а во-вторых, все это богатство может пригодиться кому-нибудь еще: не внукам, так знакомым, не знакомым, так все равно – висит, хлеба не просит. Другой балкон в этом же доме, превращенный в лоджию хозяином побогаче, аккуратно обит импортной вагонкой, выкрашен в натуральный желто-коричневый цвет. Там уместился не только умело сколоченный шкафчик, но еще и маленький столик, и табуретка. Хозяин дома обожает сидеть на лоджии летними вечерами, пить пиво и курить, сбрасывая пепел на высаженные на нижнем этаже настурции. Когда соседка снизу сушит на своем балконе белье, он прожигает ей пеплом простыни или пачкает наволочки, опрокидывая набитую пепельницу, но на эти пустяки, кроме самой пострадавшей стороны, мало кто обращает внимание. Так и живут своей самостоятельной жизнью по вечерам в однотипных квартирах за совершенно разными окнами люди. И все это носит скорее признаки пофигистского восточного быта, чем аккуратную упорядоченность городов европейской цивилизации.
Вот и этим вечером в кухонном окне на третьем этаже обычной панельной девятиэтажки горел уютный желто-розовый свет. Польский абажур, сделанный в стиле готического витража – растительный орнамент, цветы и бабочки из желтого, розового и зеленого стекла, – был опущен над столом настолько, чтобы давал яркое освещение и в то же время не биться об него головой. Невысокая женщина чистила картофель у раковины и время от времени проверяла кончиком пальца степень размороженности двух недавно купленных рыбин, оценивая таким образом их готовность оказаться на сковородке. Две толстые темно-серые камбалы, истекая, оттаивали в тазике, теряли холодную недоступность и превращались из пусть и замороженных, но гордых обитателей морских глубин в банальный продукт питания, предназначенный на ужин. Вот во входной двери щелкнул ключ, поворачиваясь в замке, и сам хозяин вошел в квартиру, поставив свой потертый, но вполне еще пристойный кожаный портфель на ящик для обуви.
– Юрик, это ты?
Настя бросила недочищенную картофелину в раковину и вышла в прихожую, мельком взглянув на себя в зеркало. Пикантность ее внешности заключалась в нескольких темных родинках, разбрызганных природой по лицу и шее. Зеленые глаза и смуглая кожа в сочетании с аккуратным носиком и довольно крупным ртом создавали впечатление опасного очарования, какое придают сказочники колдуньям вроде Хозяйки Медной горы. Однако с колдуньями этими надлежит держать ухо востро: чуть-чуть зазеваешься или скажешь что-нибудь неприятное – будешь потом бегать по лесу всю жизнь на четырех лапках, превращенный их озорством в мышку или бойкого лягушонка. Возможно, недаром ужасный король Англии Генрих VIII велел отрубить голову своей второй жене Анне Болейн, предварительно обвинив ее в колдовстве, – точно такие же родинки, как у Насти, носила несчастная Анна на своем королевском личике и шейке.