ПРИЧИНЫ, ПОБУДИВШИЕ АЛЕКСАНДРА ГРЕНКОВА ПОСТУПИТЬ В МОНАСТЫРЬ
Сам Александр не отдавал себе ясного отчета в своем жизненном призвании, но
бывали моменты, когда это призвание само неожиданно и властно напоминало ему о
себе. Так, за год до окончания курса семинарии Александр очень серьезно
заболел. Он сам так рассказывал об этом: "Все отчаялись в моем
выздоровлении, мало надеялся и я сам. Послали за духовником. Он долго не ехал.
Я сказал: "Прощай, Божий свет!" И тут же Александр дал обещание
Господу, что если Он воздвигнет его здравым от одра болезни, то непременно
пойдет в монастырь. Александр никогда не думал о монастыре, и вдруг дает обет
сделаться монахом. Не ясно ли из этого, что этот обет неведомо для него самого
давно уже сложился и жил в глубине его сердца. Он был уже начертан
предшествующими обстоятельствами его жизни и благочестивым настроением его
души. Недоставало только подходящего случая для того, чтобы это настроение ясно
вспыхнуло в его сознании.
Юноша выздоровел, но исполнить обет не имел возможности: ни начальство, ни
родители не отпустили бы его до окончания курса занятий. А год, проведенный в
привычном оживленном товарищеском кругу, ослабил его желание уйти в монастырь.
В 1836 году, окончив семинарию, Александр не решался тотчас постричься в
монахи; в душе его происходила острая внутренняя борьба между принятым решением
и страхом порвать связь с привлекательными сторонами жизни в миру. Перед
23-летним юношей открывалось несколько жизненных дорог. Он мог пойти в высшую
духовную школу - Академию, мог стать священником и отдаваться пастырской
деятельности или пойти в университет, куда в то время шло много молодых людей
из семинарии. Ему необходимо было определить дальнейший путь в жизни. Совесть
как бы постоянно обличала его за неисполнение данного им обета, но он не
находил еще в себе мужества твердо стать на путь монашества. Поэтому он решил
избрать для себя такое общественное положение, находясь в котором, он имел бы
возможность исполнить свое обещание. В это время один помещик предложил
Гренкову быть учителем его детей. Он с радостью соглашается на это предложение.
Двухлетнее пребывание в доме помещика имело большое значение для его будущей
деятельности как духовного руководителя не только монашествующих, но и мирян,
ибо здесь впервые познакомился со светским обществом, что значительно расширило
его жизненный опыт. Здесь у него начинает проявляться заботливое попечение о
людях и умение направлять их волю в сторону добра.
В 1838 году в Липецком духовном училище открылось место преподавателя, и
7-го марта Александр Михайлович занял эту должность. Здесь он проявил себя как
добрый и вместе с тем строгий наставник и оставил после себя добрую память. К
нему искренно были расположены сослуживцы, он очень любил свое
преподавательское дело; кажется, жизнь протекала ровно и безмятежно, но на
самом деле было не так. Внутренний голос не давал ему покоя. И чем больше
проходило времени, тем мучительней становились укоры совести. Временами он
продолжал развлекаться в кругу молодежи, но и в разгаре веселья он чувствовал
какое-то внутреннее неудовлетворение. Внутренний голос упрекал его за пустое
времяпрепровождение, неотступная дума о монашестве, о принятом обете не
покидала его сердца. Вот как сам старец описывает свое положение того времени:
"После выздоровления я целых четыре года все жался, не решался сразу
покончить с миром, а продолжал по-прежнему посещать знакомых и не оставлять
своей словоохотливости. Бывало, думаешь про себя: ну вот отныне буду молчать,
не буду рассеиваться. А тут, глядишь, зазовет кто-нибудь к себе, ну,
разумеется, не выдержу и увлекусь разговорами. Но придешь домой, - на душе
неспокойно; и подумаешь: ну теперь уже все кончено навсегда, - совсем перестану
болтать. Смотришь, - опять позвали в гости, и опять наболтаешь. И так вот я
мучился целых четыре года. Облегчение от этого мучения глубоко верующий
Александр Михайлович находил в молитве. На казенной квартире, где он жил с
товарищами по службе, у него была икона Божией Матери "Тамбовская" -
родительское благословение. И перед этой иконой он часто ночью, неслышно для
людей, подолгу молил Небесную Утешительницу управить путь его жизни. Избегая
насмешек соседей по квартире, он стал уходить молиться на чердак, а потом за
город в лес.