А там, кажется, мертвая зона для пулемета. Потом за тот валун — броском упасть за острый камень и оттуда лежа метнуть гранату в дзот...
«Все это так, если дзот один, —рассуждал сам с собою Чолпонбай. — А если есть еще? Если есть еще и слева? Где же та гильза? Или тогда показалось? Значит, не гильза блестела на солнце. Сейчас оно уже зашло, и тень на той стороне. Нет, мне не показалось... Но есть ли там дзот? Ведь гильза — еще не доказательство. Стоп, стоп, как это я не обратил внимания на тот камень? Странно он стоит. Не специально ли его развернули, чтобы им заслониться от обзора да и от обстрела?.. На Тянь-Шане так сами по себе камни не стояли. Вот солнце с запада освещает его, и что-то мне кажется, его недавно отделили от горы. А для чего? Не для того ли, чтобы поставить дзот? Если там дзот, значит, надо про запас еще гранату взять...»
Сергей вынул треугольник из кармана и удивился тому, как вздрагивают его пальцы, будто письмо обжигало их.
Оторвавшись от бинокля, Чолпонбай пытливо взглянул на Сергея.
— А если дзот и слева?.. — И тут он увидел руку Сергея. — Письмо получили? От кого? — быстро спросил он.
Сергей вздрогнул. Левая рука сама отстегнула нагрудный карман гимнастерки, чуть задев гвардейский значок, и опустила письмо обратно.
— Нет, это давнишнее.
— Как у вас на солнце значок блестит!..
— Но у тебя он лучше.
— Почему? — искренне удивился Чолпонбай.
— Почему? Ты разве не помнишь, как вручали?
— А, помню... — заулыбался Чолпонбай, и глаза его горделиво расширились. — После боя под Воронежем...
После того памятного боя вскоре им вручали гвардейское знамя.
...Преклонил колено командир полка. Губами прикоснулся к багрецу знамени.
На полотнище силуэт Ленина: Ильич смотрел на запад, точно видел такое, что мог увидеть только он сквозь годы и расстояния...
А потом член Военного совета фронта спросил командира полка:
— Кто самый храбрый в полку?
Стало так тихо, что слышно было, как шумит листва, как волна набегает на берег, как знамя шевельнулось под ветром и как птица начала петь и вдруг осеклась, замерла перед странной тишиной выстроенных вооруженных людей...
Подполковник Казакевич внимательно оглядел строй.
Горохов.
Антопов.
Герман.
Захарин.
Он знал их. Знал их судьбы: отличные бойцы.
Глаза скользили по лицам, и трудно было выбрать, определить храбрейшего из храбрых.
Черновол.
Бениашвили.
Гилязетдинов.
Пауза затягивалась.
«Деревянкин... Но он же не в нашем полку, он, так сказать, придан дивизии, «дивизионке», он — «Красноармейское слово». Зоркий, внимательный, правдивый человек. И смельчак. Его очерк о Тулебердиеве прославил солдата-киргиза на всю дивизию. И правильно. Тулебердиев показал себя не раз как прекрасный боец, а в последнем бою, если бы его связка гранат не остановила танк, неизвестно, чем бы все кончилось.