«– Очень милые стишки, — сказала Алиса задумчиво, — но понять их не так-то легко.
(Знаешь, ей даже самой себе не хотелось признаться, что она ничего не поняла.)
— Наводят на всякие мысли — хоть я и не знаю, на какие… Одно ясно: кто-то кого-то здесь убил… А, впрочем, может и нет…»
(Льюис Кэрролл. «Алиса в Зазеркалье». Гл. I).
Но вот что весьма и весьма характерно, так это совместные попытки Алисы и Шалтая-Болтая все же расшифровать этот стих и упорядочить-прояснить — пропорядочить, так сказать — подойдет ли такое слово-бумажник? [11] — тем самым всех мюмзиков и шорьков. Разум требует пояснений, даже находясь в рамках заведомого абсурда — такова уж участь разума, и, соответственно, человека, как немного (или иногда), но разумного существа.
VIII. Реалистическая доминанта
59. Ну, абсурд так абсурд — в чем проблема-то? — может спросить читатель. Писателя-реалиста привязывают к земле факты, сказочник вынужден как-то упорядочивать заведомый хаос абсурда вольных допущений. Но разница как раз в том, что факты привязывают, стабилизируют, тогда как абсурд — нечто принципиально нестабильное. Реальность всегда выступает в качестве своего рода поля тяготения для любого полета фантазии. Реальность неустранима, как ни старайся ее устранить. Фантазия отчаянно сражается с реальностью, но ведь все равно чтение всякой книги подразумевает, что писатель создает (пытается создать) у читателя полное впечатление реальности переживаемых тем в книжной реальности событий. Читатель должен поверить писателю, и поверить он ему должен в том, что, читая о чем-то, он переживает нечто реальное (об этом говорит и само слово — переживает — нельзя переживать то, чего, по нашему мнению, не происходит). Не поверит — отложит книжку в сторону, то есть вынесет писателю смертный приговор. Реальность, нечто реальное, впечатление реальности, неустранимость реальности — все это подводит к возможности формулировки тезиса о реалистической доминанте в литературе.
60. Однако, это словосочетание — «реалистическая доминанта в литературе» — требует крайне осторожного с собою обращения. Означает ли оно, во-первых, что сказки, в тенденции, либо реалистичны, либо должны стремиться стать реалистичными? Очевидно, нет, да и такое пожелание-утверждение напрямую противоречило бы всему, что ранее говорилось о различении вероятной фактичности от невероятной. Сказка на то и сказка, что она не реалистична; стремясь к реалистичности, сказка перестает быть сказкой. И, кстати, я именно потому и заговорил о реалистической доминанте в литературе, имея в виду невероятную фактичность, что там, где литература наиболее нереалистична — мы все равно видим неустранимый отпечаток реальности. Именно тут фантазия имеет на руках все козыри, чтобы уверенно сокрушить реальность — но одержать решительную победу у нее все равно не получается.