– Ну да, – важно кивает Роберт, – они едят только кончики хвойных иголок.
– Кто?!
– Как кто? Феи, конечно, – отвечает Роберт.
Откровение повергает меня в благоговейный трепет… Но тут Роберт внезапно кричит:
– Эй, смотри-ка! Там бродячий музыкант! Он к дому идет!
Это был какой-то неправильный музыкант, во всяком случае, в книжках они не такие. Я же видел: там они седые, благообразные… а этот – крепкий, загорелый, растрепанный бродяга с черными блестящими глазами под густыми черными бровями. Уж скорее он походил на каменотеса, чем на барда. Правда, штаны на нем были вельветовые...
– Интересно, – бормочет Роберт, – он на уэльском будет петь?
Я не знаю, что ответить – уж слишком меня разочаровал вид бродячего певца. А он тем временем ставит свою арфу – здоровенный такой инструмент – прямо на порог нашего дома и грязными пальцами проводит сразу по всем струнам, потом прочищает горло, издавая этакий сердитый рык, и затягивает:
Поверь, когда растает
Волшебной юности прекрасная пора……
Я едва не задохнулся от обиды и возмущения! Всё – и манера пения, и акцент, и голос – все в нем было вульгарным и неправильным. Я хотел заорать и затопать ногами: «Не пой! Тебе нельзя петь эту песню!». Я слышал ее от самого дорогого в моем пока еще очень маленьком мире человека, и не понимал, как этот бродяга осмеливается петь то же самое. Это была какая-то насмешка, какое-то издевательство! Но мое возмущение длилось недолго. Низкий мрачноватый голос певца вдруг зазвучал свободно и широко, стал нежным и звенящим, потом в нем появились басовые ноты, словно вдалеке заиграл огромный орган, и у меня перехватило горло от удивительного, совершенно незнакомого ощущения. Где же он научился этому колдовству? Какой тайной владел этот хмурый бродяга? О! Да есть ли еще кто-нибудь в целом свете, чтобы спеть так? Что-то застилает мои глаза… фигура певца видится размыто, дом и лужайка подрагивают и плывут передо мной… И все же инстинктивно я продолжаю бояться этого человека, почти ненавижу его и весь горю от стыда и гнева за то, что он сумел так тронуть меня…
– Эй, смотри-ка! – негромко воскликнул Роберт. – Да он заставил тебя плакать!
Я все еще пребываю в растерянности. Бард побрел дальше, став богаче на шесть пенсов. Кстати, он и не подумал поблагодарить за них.
– Наверное, он – цыган, – продолжает Роберт. – Цыгане – плохие, они, знаешь ли, все колдуны. Ну что, пойдем обратно в лес?
Мы снова карабкаемся на холм и сидим там в траве, испещренной солнечными пятнами, смотрим на город и на море. Играть не хочется. Магия певца все еще властвует над нами…