так хорошо, что уже — верят.
Она никогда ничего не чувствовала. Только это желание,
чтобы день поскорей закончился, и начался другой, и он по-
скорей закончился, и начался третий, и все. Где-то там за этой
вереницей наступит Все.
Первый выуживал трупы, и говорил, что два мертвеца вен-
чались глубоко под водой, а он не мог подцепить их багром;
второй – что-то об апатии, а третьим был Нико, с которым
бессмысленно, зато сегодня как с мужчиной, а завтра как с
женщиной.
Может, в других городах, где дождь имеет свойство закан-
чиваться, все иначе. Но она существовала только здесь, и в
городе всегда дождь, чайки и прохожие всегда мокрые, этот
вечный запах промокшего, сырых церквей и сырой веры. К
кошмарной ночи все прячутся, и потом все повторяется. Но
миз М. даже в эти ночи, когда Богу снятся кошмарные сны, не
боится. А она бы хотела хотеть бояться, но не хватало сил;
никогда не хватало сил захотеть хоть чего-нибудь, трюфелей,
вон того мужчину в жакете или нырнуть с призрачной бухты.
Глуповатый мужчина с багром, выцепит ее как тело, а она бы
заплыла, где нельзя успеть спастись, если уж телу захочется
захотеть выжить. Не хватало желания для этого прыжка, не
хотелось вымочить платье.
Иногда город накрывали еще более сильные дожди, чем
обычно. Спящий Бог видел плохие сны, и города, замкнутые
внутри Бога, тоже их видели. Каждый изнемогал от кошмара,
большинство жили от одной этой турбулентности до другой, и
об этом всегда молчали. Будто этого не случается, будто бы
каждый год город не затягивает в какое-то иное пространство,
и тогда удильщик мертвых видит, как трупы венчаются под
водой, тогда у старого врача сквозь рот начинает выползать
умершая жена: холодные пальцы ощупывают зубы, и это — как
обычная тошнота, вначале неясно, что происходит; рот напол-
нен вкусом соли, и когда пальцы отодвигают губы, губы слегка
рвутся, и вкус соли находит подтверждение кровью; она вы-
ползает из него по локоть, бренчит золотистым браслетом, а он
71
Илья Данишевский
уже согнулся, на коленях, и она мертвой кистью отчаянно бьет
по воздуху, попадает по чашкам и бьет их, цепляется за ночной
столик, и лезет дальше; ее крохотная грудь лежит на его окро-
вавленном языке, голова уже разорвана, и женское тело почти
высвобождено из пут его несвежего дыхания; Нико грезит, что
трюфели поедают друг друга; влюбленные теряют влюбленных,
а затем город вползает обратно в свою банальную и затаскан-