от каждого удара сердца вверх по телу, сквозь гортань, выходят
пузырьки, и сердце пустеет.
И тут подползла старая прачка. Все было испорчено. Зала-
мывание пальцев в гостиной желтого цвета и приглушенного
света было испорчено, потому что липкий мопс обнял миз М.
за плечи и стал говорить то, что обычно и говорит одна жен-
щина другой женщина в таком случае. Трагедия удалась, зри-
тели потрясены. Стало понятно, что слышали не только гарди-
ны, что слышали и другие. От этого стало так смешно, что миз
М. не сдержалась, но прачка приняла это за слезы и стала еще
более страстно говорить то, что обычно и говорит одна женщи-
на другой в таком странном случае. И вспомнился мальчик.
Кажется, он был лет на пятнадцать младше, неместный, его
кожа была темная и не мокрая, он зачем-то пришел оттуда, где
не льет дождь. Она хотела его. Хотела выпить его жаркое серд-
це от какой-то зависти. Она не понимала, что это за чувство,
но эту горечь ни с чем нельзя спутать, и она знала, что хочет
выпить его жаркое сердце, не совсем понимая зачем. Больше
для того, чтобы и у него не горело, чем для собственного тепла.
Она хотела его, будучи старше на пятнадцать лет, она грезила
несколько дней и ловко плела сети, она получила, она выпила,
и тогда, обкрученная красной простынею, сохранившая на теле
следы его ласк и убеждений, запах его мыслей, подошла к ок-
ну, чтобы смотреть в дождь. Было так понятно, что его тело,
раскинутое на кровати, навсегда будет здесь, в стране дождя,
отныне и навсегда она в нем что-то испортила, горечь еще
оставалась, и своим хриплым — красивым, немного островатым
и хриплым, но красивым — голосом запела слова как бы из
другой вселенной, вынутые из его… жаркого сердца, а он, ли-
78
Нежность к мертвым
шенный этих слов и жары, бледнел на ее кровати. Кажется, он
умирал, но она не смотрела, его неопытное тело больше не
доставляло интереса, она просто пела, потому что эти слова в
ту ночь стали ее, и не знала, что же значит — «Aquн se queda la
clara la entraсable transparencia de tu querida presencia…» – и, не
зная этого языка, но будто отхаркивала наружу, чтобы оно
никому не досталось, и никого не зажгло, это яркое жаркое
сердце.
Когда спальня вновь открылась, миз М. была уже вновь
миз М., без тени тусклой трагедии, без налета этой глупости, а
мопс получил на чай за участие в массовке. Арчибальд сказал,
что «Эм (он так тянет звуки, как ест), такой цвет лица, та-