кой…», его жена подтвердила, и от нее пахло собаками, и от ее
мужа пахло собаками, и всем было очень хорошо. Некоторое
время все делились мертвыми словами друг с другом, а потом
начали говорить на любимую тему — какие кому снятся кош-
мары? — и все друг друга жалели и подливали шампанское.
Констебль помог надеть пальто уходящей домой даме, и миз М.
это встревожило. Не ревность, но ощущения вялости и старе-
ния в теле, своего упадка по сравнению с гладкой шеей и запя-
стьями этой: с боа, узкой сумочкой и чем-то еще неуловимым,
но почти наверняка, называемым свежестью. Нет, она почти
наверняка уже бывала с мужчинами, и может даже играла с
собаками несколько минут назад, но в ней не было затасканно-
сти, одеванности, она всегда была узкая, как первый раз.
Когда миз М. снова увидела мопса, ей стало неловко. По-
лучается, живущая в бессюжетной темноте только что, сама не
ведая, она подарила этой жирной и седой сюжет. Та скажет
«был прием, и дама плакала, а я ее утешала», та приобщилась к
лживой трагедии, но испытала и взяла от нее, как от настоя-
щей. И было в этом что-то болезненное, как день за днем ви-
деть рядом с собой одного и того же человека, изображать
радость за него и молиться за него как бы искренне, а еще
говорить ему честно, и при этом честно наедине с самой собой
отмечать, что говоришь правду «я хочу от тебя третьего ребен-
ка» – что-то с душком настоящей трагедии. Беззвучно растек-
шейся в воздухе. И миз М. поняла, что уже над ней не властна,
уже не плетет, а как бы выпустила из себя, и это детище суще-
ствует отдельно. И существует в разы более счастливо, чем его
создатель. И его уже не лишить жизненных соков.
79
Илья Данишевский
Преступали к главному блюду. Констебль кому-то подли-
вал, и рожденное этим становилось систематичным. Какая-то
перманентная тошнота в желтых стенах. Особая желтизна,
особого тона и тембра свет горел в главной комнате. Здесь как
бы все было нормально, только запах немытости и смерти был
в воздухе: не естественного и жаркого разложения, но мучи-
тельной и растянутой на годы настоящей смерти, которая пах-
нет лакрицей, бумагой, старой одеждой и какими-то лекарства-
ми с фруктовым вкусом. На высоком стуле сидел наследник
художника Арчи, маленький и скелетоподобный мальчик в
маске свиньи. Он сложил руки на коленях, и смотрел в проре-
зи на толпу. «Он сидит уже два часа!» – с гордостью говорила
жена Арчибальда, никак не вобрать в разум, как ее звать; и все