Когда конь ступил на низкий берег, здесь уже собралась толпа мужчин, женщин и детей. Все они что-то говорили и указывали на нас пальцами. Одежда мужчин была такой же, как у Дауда, — темные штаны, белые рубашки и вышитые жилеты; некоторые носили белые тюрбаны. Все мужчины племени гилзай отличались крепким телосложением. У некоторых из них над губой виднелись аккуратно подстриженные тонкие усики. Женщины были более изящными, с кожей цвета молочных тянучек и со светло-карими глазами, хотя волосы, заплетенные в свисающие на спины косы, напротив, были очень черными. Женщины носили длинные просторные рубашки, бледно-голубые, зеленые, сливовые или красные, а сверху надевали нечто вроде халата, доходящего до икр. Их широкие черные штаны были присобраны на щиколотках. На ногах у них были мягкие вышитые туфли с загнутыми носами. У большинства женщин на голове сидели маленькие темно-синие шапочки с прикрепленной к ним вуалью. У одних вуаль прикрывала лицо, а другие откидывали ее назад. Все женщины без исключения были увешаны многочисленными серебряными украшениями — браслетами на руках и на щиколотках, серьгами и кольцами для носа, — которые у мусульман считались знаком того, что женщина замужем.
Когда Дауд спешился, а затем помог мне спуститься на землю, все они затихли. Ребенок, сидевший на руках у матери, повторял что-то пронзительным тонким голоском, пока та не прервала его щебет одним резким словом. Я не знала, куда деть глаза. Никто из них не улыбнулся и не подошел к нам. Все они стояли и смотрели. Я потупила взгляд, прекрасно осознавая, что веду себя странно, но я не хотела, чтобы они заметили, что мне не по себе.
Дауд заговорил, и я наконец решилась поднять глаза. К нему подбежал мальчик лет двенадцати или тринадцати, одетый в муслиновые бриджи, рубашку, вышитый жилет и шапочку. Дауд вручил ему поводья Расула. Юный конюх гордо увел огромного коня, и, когда он ушел, к Дауду подошел мужчина постарше. Они поприветствовали друг друга объятиями. Затем мужчина что-то сказал вопросительным тоном, и все глаза в толпе обратились ко мне, затем снова вернулись к Дауду. Тот говорил долго, и все снова посмотрели на меня. Я желала знать, что именно он им рассказывал, и молилась, чтобы это не настроило их против меня.
Дауд снова что-то произнес, и я с облегчением заметила, что некоторые из женщин доброжелательно кивают. Мои страхи развеялись.
Затем Дауд взглянул на меня.
— Женщины о тебе позаботятся, — сказал он на хинди. — Это жены гуджар — кашмирских пастухов. Их мужья перегоняют коз на пастбище, а женщины нанимаются к нам, чтобы готовить пищу. Махайна! — позвал он.