Затем я прошлась по лагерю. Не только мне не спалось — в одной из палаток хныкал ребенок, из другой доносились мужские голоса, из третьей — приглушенный плач. Из сумрака беззвучно появилась небольшая белая собака. Она было ощетинила загривок, однако, обнюхав мои ноги, убежала прочь, высоко подняв хвост, исполненная собственного достоинства. Почему-то, после того как собака меня признала, я почувствовала себя здесь как дома, чего никогда раньше не случалось, ни в Ливерпуле, ни в Калькутте, ни даже в Симле.
В конце концов я добралась до лошадиного загона. Меня тянуло сюда словно магнитом. Прижавшись лбом к грубой деревянной ограде, я вспомнила о Дауде рядом с золотистым жеребцом. Жеребец и трое лошадей поменьше тревожно подняли головы в своем углу. Мне хотелось позвать его по имени — Дауд. Я произнесла это словно еле слышным шепотом, и вдруг позади меня послышался шорох, и я обернулась.
Он сидел на толстом одеяле, прислонившись спиной к кедру. Рядом с ним на земле лежал брошенный чапан[36]. Неужели он услышал, как я звала его?
— Ты молишься о своей подруге? — спросил он.
Сначала я испытала облегчение, затем едва не сгорела со стыда. Мои мысли были слишком эгоистичными.
Я по-прежнему стояла у ограды. Лица Дауда видно не было, я смогла разглядеть только его вытянутые ноги в сапогах.
— Ты скучаешь по своему мужу, — заметил он. Он утверждал, а не спрашивал.
Я так устала от лжи и от секретов.
— Я тоскую по своей подруге и оплакиваю ее. Ее смерть как… как камень вот здесь, — я показала на свою грудь. «Но мне безразлично, увижу ли я когда-нибудь своего мужа», — хотелось мне сказать. Решение высказать свои мысли все крепло. — Но я не скучаю по своему мужу, — произнесла я вслух.
Я никогда не скучала ни по кому, кроме своей матери. Это чувство было мне знакомо. Но хотелось ли мне когда-нибудь находиться рядом с мужчиной, чтобы чувствовать его запах? Нет. Я подошла чуть ближе к одеялу, пытаясь рассмотреть лицо Дауда.
Неожиданно он поднялся, и я отступила назад.
— Ты должна вернуться в палатку Махайны, — сказал он.
Я хотела остаться с ним. Именно на это я и надеялась, когда пошла к загону.
Я скрестила руки на груди. Меня била дрожь, однако холодно не было.
— А почему ты не в палатке? — спросила я.
— Мне больше нравится спать под открытым небом. И я люблю быть возле лошадей, — ответил Дауд.
Он сделал шаг вперед, подобрал чапан и дал его мне.
Я взяла его и накинула на плечи. Он был теплым, связанным из разноцветных ниток, и от него пахло дымом.
— Тебе лучше уйти, — сказал Дауд, однако подошел еще ближе. Я смотрела на него во все глаза.