— Иди, Линни Гау, — произнес он.
Когда я услышала свое имя, чувства захлестнули меня с такой силой, что я повернулась и побежала прочь, через лагерь с палатками, встревожив собак.
Весь следующий день я работала рядом с Махайной, испытывая благодарность за то, что она не заговаривала со мной в присутствии Бхослы. Мне не хотелось разговаривать, я боялась говорить о вещах, которые не понимала до конца, боялась выдать свои желания.
Наконец Бхосла ушел, переодетый в чистую одежду, прихватив с собой мешок с вещами и огромное количество еды. Махайна сразу же начала напевать и болтать, я отвечала ей, однако продолжала думать о власти, которую Дауд имел надо мной.
Все мужчины, которых я знала, всегда чего-то хотели от меня: нескончаемый поток клиентов; Рэм, которого интересовали легкие деньги, заработанные мной; Шейкер, нуждающийся в любви; Сомерс, желающий получить наследство и скрыть свое истинное лицо. Все они меня использовали. Использовали, словно вещь.
Дауд не хотел ничего: кажется, он ни в чем не нуждался. Он был самодостаточным человеком. Он ничего от меня не ожидал, ни о чем не спрашивал, с ним мне не было нужды лгать о своей жизни, что я делала с тех пор, как Шейкер привел меня в свой дом на Уайтфилд-лейн. Я так устала притворяться перед всеми, кого встречала, — сначала в Ливерпуле, затем в этом неестественном подобии Англии, созданном на чужой земле.
Здесь, в Кашмире, я наконец могла быть сама собой. Никого не интересовали мое прошлое или мои поступки, и меньше всех — Дауда. Я чувствовала, как открываюсь, как отодвигаются ржавые засовы, со звуком, похожим на хлопанье крыльев взлетающих птиц.
Я открылась. Разумом, телом и сердцем. И знала, как поступлю. В прошлом я совершала отчаянные поступки, чтобы спастись, чтобы выжить, скрыть свое прошлое и добиться признания. Раньше выбор всегда был трудным и чреватым последствиями. На этот раз я приняла решение легко, не испытывая сомнений.
На следующий день я пошла к лошадиному загону, вернула чапан Дауду и принесла ему поесть. Предложив ему рагу из кролика, приготовленное Махайной, и речную воду во фляге, я почувствовала себя увереннее — ведь я что-то ему давала. Он взял миску и сел на верхнее бревно ограды, чтобы поесть. Я стояла и смотрела на лошадей. Закончив с едой, Дауд запрокинул голову, чтобы напиться из фляги. Глядя на его кадык, движущийся вверх-вниз, я обмякла, в голове словно зазвенело.
Вернув мне миску и флягу, Дауд спрыгнул с изгороди и посмотрел мне в лицо.
— Ты хорошо здесь устроилась? — спросил он.
Я кивнула. Мне хотелось, чтобы он назвал меня по имени.