«Ну и цирк!» — грянуло Оверково войско. «Крови из него, как из бугая, это я его так рубанул, ну, уж и ты, вот тебе крест, что я, а как-то наш ему ответит? известно как: гуляй, душа, без тела, а тело без души!» — «Цирк? — переспросил Оверко. — Род наш изрядный, головы не считаны, кроме нас двоих, еще трое роду служат. Род — основа, но перво-наперво — держава, а ежели ты на державу руку поднял — пускай род плачет, тогда брат брата насмерть рубит, вот оно как!»
«Ну и цирк!» — грянули черные шлыки, и вот Андрий белеет, точно полотно на солнце, жарко было в степи лошадям и людям, с юго-запада норовил подняться майстро. «Род, мой род, прости меня, род, что завета не сберег. Род переведется — держава устоит. Навеки аминь».
«Проклинаю тебя моим русским сердцем, именем великой матери России, от Варшавы до Японии, от Белого моря до Черного, проклинаю именем брата и согласием рода, проклинаю и ненавижу в последнюю мою минуту…» — «Да рубите ж его, казаки!» — закричал Оверко, и зашатался Андрий, и заревели победители, и задул с юго-запада майстро, и стояли недвижимо башни степного неба.
А по берегу моря похаживает старый Половец, в бинокль на море поглядывает, ждет волну или ветра, на воде балберы над сетями высматривает, и вспоминается ему сын Андрий. «Славный бинокль привез Андрий». Над морем встал силуэт подпрапорщика русской армии, сверхсрочного служаки за веру, царя и отечество, героя Саракамыша и Эрзерума. А с моря приближалась шаланда, видны были дружные взмахи весел, на волну и с волны, на волну и с волны. Одинокое облако клубилось на западе, над близкой Одессой, и никто не сказал бы, что в нем гремят громы и прячутся молнии, разве что старик Половец да еще, может, тот бывалый рыбак, что торопится к берегу. Шаланда как на ладони. Половец ложится и наблюдает с земли. В шаланде пятеро. Уже можно различить, что это «Ласточка». На корме кто-то без шапки. Три приметы сходятся. Потом последует: «А есть у вас зеленая скумбрия?» — «А вам ночи мало?» Половец закатал обе штанины, вошел в воду, повернул шаланду носом к морю, придержал за корму и потянул ее на себя, люди соскочили, и после условленного диалога из лодки выгрузили тяжелые тюки, а старому Половцу пришли на ум контрабандистские делишки сына Панаса. «Динамит, что ли?» — «Пострашнее динамита!» — засмеялись гости, выволокли шаланду на берег. Товарищ Ивана узнал старика, улыбнулся: «Рыбалишь, гвардия, а твой Иван с беляками бьется?» — «Какая там гвардия, я рыбак». — «Чубенко, объясни ему, что теперь он охотой или неволей — Красная гвардия». Товарищ Ивана взял Мусия за руку: «Деникинцев одурачили, французов объехали, типография здесь, шрифт налицо, пролетария всех стран, объединяйсь!» — и хлопнул по руке старика так, что звон по берегу пошел. Облачко над Одессой пошевеливало краешками крыльев, сорвался ветерок, море почернело. Половец прислушался, как плещутся волны о гальку. «Рокочет, подымается небольшая канитель, баллов на восемь, майстро сорвался откуда-то не с наших гор».