- Но у меня нет других сватов, - сказал Лаутар, голос его дрогнул, земля уходила из-под его ног.
- Мне жаль тебя, - сказал Барон. – У тебя есть огонь в сердце, ты любишь Анну, а как ее не любить? Но посмотри на себя. Сватов у тебя нет. Ничего у тебя нет. Ну какой ты жених для дочери Барона? Ну как я могу? – голос Барона стал ласковым. – Погубить меня хочешь? Чтобы смеялись надо мной все цыгане до самого Измаила? Пришел Лаутар из кришмы, привел друзей-оборванцев, ни у кого за душой нет дома, нету даже пиджака, и стал сватать дочь Барона. Нет уж, я получил это ярмо, – Барон резким движением раздвинул ворот рубашки на шее, так что стал виден толстый кривой шрам, - не для того, чтобы надо мной смеялась Бессарабия! Ну так вот что, жеребенок! Я расскажу тебе закон, если ты не знаешь. Если ты жених дочери Барона, твой сват должен быть барон!
- Какой барон? – подавленно и тихо спросил Лаутар.
- Какой? – Барон рассмеялся. – Ну уж не я, это точно. Нас, - Барон вновь тяжело опустился в кресло, - в Советском Союзе всего пять. Я – живу здесь, Мика – живет в Николаеве, у него все цыгане морские, в Ростове – Павлуша, я его лет десять не видел, на последний Большой Табор он не приехал, говорят, он больной, совсем больной, в Липецке – Григорий, в Южно-Сахалинске – Аркадий, мой брат, у него все цыгане до самой Камчатки. Цыгане есть везде, – добавил Барон и улыбнулся. – Там где есть цыгане, есть бароны. Так устроен белый свет.
- Значит, - Лаутар побелел от негодования, - мне идти на Камчатку?
- Иди, - Барон выпустил клуб дыма из трубки, - на все четыре стороны. Малай!
Малай отошел от ЗИМа, осаждаемого детьми, и шустро, сотрясаясь всей своей громадой, пошел к Барону.
Лаутар, не дожидаясь его приближения, встал и, быстро и зло взглянув на Барона, пошел к воротам.
Барон смотрел ему вслед и улыбался. Трудно было сказать, что было в это улыбке. Торжество обманщика в ней, конечно, было. А больше, кажется, ничего не было.
А потом Барон, резко обернувшись, взглянул на окно на третьем этаже.
На этот раз он успел. В окне на этот раз он успел разглядеть дрожание и ярость белоснежной занавески, скрывающей чьё-то присутствие.
На райской поляне вытянулся строй – по стойке «смирно», и казалось, даже еще строже, стояли чекисты и чины милиции, стройные официантки аппарата ЦК и руководящие работники республики.
Первыми в строю стояли Семен Кузьмич Гроссу и полковник Блынду.
Лица у всех в строю были каменные и бледные.
Тишина стояла в воздухе – слышно было только пение цикад.
Смирнов медленно шел вдоль строя, исподлобья взглядывая в лица, и одаривая их такой оценкой безмерной их вины, что весь строй, казалось, вот-вот упадет от этой оценки в обморок.