И ночь могла длиться вечно, должна была.
…Когда Лаутар открыл глаза, светило яркое солнце, и над ним было высокое южное небо.
Он лежал в траве, раскинув руки. Вокруг не было никого - только были вокруг, далеко вокруг были голубые и желтые полевые цветы, пахнущие грубо и пьяно.
Лаутар смотрел в небо, щурясь от солнца и улыбаясь.
А потом он встал и огляделся.
Он стоял посредине поля, которое было верхом утеса - высокого берега Днестра. Днестр в этом месте был широкий, быстрый, зелено-желтый, древний. Противоположный, отлогий берег Днестра виднелся где-то внизу, далеко, в жаркой южной бездне.
Там, в этой бездне, таяли в расплавленном воздухе бедные молдавские деревни, и белые молдавские города, белые аисты в своих больших, запутанных гнездах, и пыльные смуглые люди, которые и знать не знают о том, как хорошо их древнюю простую жизнь видно с высокого берега.
Лаутар не помнил, как оказался здесь, как пришел сюда.
Не помнил и не понимал, почему ночь могла длиться вечно, должна была длиться вечно, но вот утро – и не осталось от нее ничего.
Лаутар обрадовался, когда увидел, что на краю утеса, спиной к нему, вдалеке, сидят двое человек. Обрадовался и пошел к ним.
Это были Иван Никитич Смирнов и Семен Кузьмич Гроссу. Они сидели, свесив ноги над бездной, и смотрели на свой край. Смотрели, молчали. В руке у Семена Кузьмича Гроссу был пузырь с вином.
Лаутар узнал два первых лица в республике. Почтительно поздоровался:
- Добрый день, товарэш первый секретарь, добрый день, товарэш второй секретарь.
Лаутар открыл было рот, чтобы завести разговор, но «товарэш первый секретарь» Семен Гроссу протянул ему пузырь с вином.
Лаутар отвернул кожаную пробку, сделал несколько глотков, а когда пробка вернулась на место, Смирнов, не оборачиваясь к Лаутару, сказал:
- Подпишешь бумагу.
- Какую бумагу? – спросил Лаутар испуганно. – Где все люди? Где табор?
Смирнов достал из кармана мятого серого пиджака лист бумаги, ручку, протянул Лаутару.
- Пиши, - сказал Смирнов. – Вот так.
Смирнов разгладил на спине Гроссу лист бумаги.
Лаутару было неловко пользовать спину первого лица в республике как письменный стол, но Смирнов суровым движением своего гранитного лица приказал подчиниться.
- Что писать? – осторожно спросил Лаутар. – Где табор?
- Пиши, – сказал Смирнов. - Я, Лаутар, или как тебя там, обязуюсь.
- Обязуюсь, - дописав, поднял глаза Лаутар. – А где табор?
- Обязуюсь не разглашать ни в какой форме. Так. Написал? Ни в какой форме не разглашать события, имевшие место на моей свадьбе. Успеваешь?
- Успеваю, - разозлился Лаутар. – Какие события? Где Ана? Где табор?