Королеве нужна его голова. Что там ни говори, а должно быть страшная вещь
семидесятилетняя любовница. Чего она только не может потребовать! Тут он даже
замедлил шаг. Как ни проста была эта мысль, но вот так ощутимо, чувственно, почти
зримо, она пришла ему в голову впервые, и он сразу понял ее до конца. Да!
Семидесятилетняя любовница! Кто знает, что скрывается за темнотой этих слов? Он
всегда, еще с тех времен, когда работал мальчиком у отца на городских скотобойнях, был
особенно любопытен к этим черным провалам в душе человеческой. Но это и пугало его, как только он осознал в себе этот интерес. Ладно! К черту! Что еще думать об этом? Ну а
трагедия? Трагедия об убийстве дурного короля во имя короля хорошего. Зачем Эссекс
хотел, чтобы она шла именно в этот день? Он остановился на секунду, потому что вдруг
понял зачем.
А Пембрук знал это.
Знала это и она.
И тут он вдруг ясно понял, что она была в том же самом трактире, откуда после
свидания с ней и спустился к нему граф Пембрук. Это пришло к нему, как внезапное
озарение, и он сразу же почувствовал, что да, вот это и есть правда. И дальше он уже не
смог идти.
Он остановился около какого-то дома, стиснул кулак и, откинув голову, истово
посмотрел на зеленые звезды.
Потом очнулся, взял в руки молоток на бронзовой цепочке и несколько раз ударил в
эту дверь. Ударил в эту крепкую дубовую дверь раз, и два, и три, потому что он стоял, думал, смотрел на звезды около самых дверей своей квартиры.
* * *
Ему отворил мальчишка, которого он держал вместо прислуги. Поднимаясь вслед за
ним, еще на лестнице Виллиам услышал голоса и понял — это зачем-то пришел к нему
Четль, сидит, наверно, раскинувшись в кресле, потягивает пиво или белый херес,
наверное, еще и дымит вдобавок и что-то врет. Он зашел в комнату и увидел — так оно и
есть.
Четль, красный, распаренный, с распущенным поясом на огромном брюхе, как опара,
расползся по креслу и о чем-то рассказывал дочери парикмахера. Пот градом катился с его
теперь почти лиловатого лица, одна рука у него расслабленно свисала, в другой он держал
мощную кружку с элем и отхлебывал из нее. Шекспир сразу же прошел к столу. Хозяйка, увидев его, всплеснула руками и, клокоча от смеха, вместе с креслом повернулась к нему.
— Это такой шалун, насмешник, — начала она, и на щеках ее разом вспыхнули и
заиграли все ямочки. — Он рассказывает о Кемпе, что…
"Рассказывает о Кемпе, — значит, говорил о ней", — подумал Шекспир. Он молча, не
раздеваясь, прошел к столу, и хозяйка растерянно поднялась. Она никогда еще не видела
его таким бледным, помятым, недовольным чем-то.