— Вы извините меня, — кротко обернулся к нему Шекспир, — я должен работать.
"Гамлет" ведь следующая постановка. А у меня ничего не получается!.. Вы уж извините, пожалуйста. — И он пошел к постели. — Вот хочу сегодня лечь пораньше, чтобы встать
ночью и работать…
— Так вот, — торжествующе и громко сказал Четль, глядя ему в спину. — После того как
вы ушли с тем джентльменом, я остался с Ричардом и он мне сказал, что ваша леди
назначила ему свидание на чердаке.
Шекспир вдруг оглянулся и взял одну из зажженных свечей.
— Он должен прийти завтра в десять часов и постучаться в среднюю дверь. Она
спросит: "Кто пришел?" Он должен ей ответить: "Ричард Второй". Тогда…
Он не кончил только потому, что Шекспира в комнате не было, и конец фразы повис в
воздухе. Сильно стуча башмаками, Шекспир быстро сбегал с лестницы, наверное, затем, чтобы отпереть ему дверь и потом уж не спускаться.
Четль растерянно огляделся.
Он никак не ожидал такого отношения к своему рассказу.
Комната была пуста.
На столе лежали хлебные шарики — шесть штук подряд.
Горела только одна свеча, и в комнате было темновато.
Тогда он поник головой. Дурак, дурак, старый осел! Сколько его ни учат, а он все еще
верит людям. Все хочет им добра. Действительно, надо было забираться ему в такую даль.
Нужен ему этот дурацкий разговор с пьяным комедиантом. А ну их, в самом деле! Нанялся
он, что ли, устраивать им их грязные дела? Да пропади они все пропадом!
Он хрюкнул и сердито сполз со стула.
II
Она была недовольна, и на это у нее были свои причины. Так она и стала одеваться.
Взяла длинный, специально сшитый для таких случаев, глухой зеленый плащ,
отороченный беличьим мехом (их было у нее несколько, ибо два раза надевать одну и ту
же одежду она опасалась), посмотрела на него и отложила. Позвала слугу, приказала
вычистить шпагу и подать ей. Подумала, что надо что-нибудь сделать для того, чтобы
шпага сидела удобнее, сняла перо с берета — оно уж было совсем изломлено, — поискала
новое, но не нашла. Она подумала, что надо бы спросить у матери, у нее, кажется, есть, и
подошла к окну. На ней уже были пышные, как баллоны, короткие французские штаны, которые только что входили в моду.
Быстро смеркалось. Очень быстро смеркалось.
Из низких труб валил прямой, белый, тоже невысокий дым. И уже по нему
чувствовалось, что очень холодно. Прошли две женщины; у одной была корзина, а другая, постарше, шла с ней рядом и держала ее не за руку, а за эту корзину. Обе о чем-то
оживленно разговаривали. И так смеялись, что ей даже стало завидно, — и она бы
посмеялась, да вот не с кем! Нет, с этим актером она, кажется, зря связалась. Он и слова-то