лучше станет". Он взял жбан в обе руки, а пальцы дрожат, и как впился в него, пил, пил, пил — половину не отрываясь выпил. Встал, отряхнулся. "Спасибо, говорит, вылечил меня, ну, я пойду". Потом постоял, подумал и говорит: "А я о тебе вспоминал. У нас в театре
хорошую балладу сложили о кузнецах — я найду, спишу тебе ее и покажу, на какой голос
петь". А дядя-то мой когда-то первый запевала здесь у них был. Вместе к реке они все на
троицу ходили. Дядя всех там одним голосом перебивал. Ну а сейчас, конечно, где ему
петь. Он полуглухой стал в этой кузнице!" — Что ты, — говорит дядя, — я уж и тех лет не
помню, когда я пел! Ты что, забыл, сколько прошло!" Тот смеется: "А ведь и верно, забыл".
Дядя говорит: "Вот и я вижу, что забыл. Ты думаешь, что нам всем по двадцать лет". -
"Нет, говорит, про себя я так не думаю. А вот на тебя посмотрел — позавидовал, все у тебя в
руках кипит, все горит огнем. Как ты был молодым, так и остался. А я вот от своей работы
на покой запросился. Буду теперь нажитое проживать, прожитое вспоминать, у камелька
кости греть да внучат на ноге качать. Вот такое теперь мое дело". И все улыбается, улыбается, так и ушел улыбаясь! Я вот говорю, что с малых лет его помню и никогда
сердитым или хмурым не видел! А теперь вот умирает! Да! Теперь уже не пойдешь к их
колодцу за водой! И запрут, и собаку спустят! В Нью-Плесе вода знаменитая, там колодец
глубокий, до самого белого песка. Еще старый хозяин рыл. Да! Смерть — это тебе… — Он
вдруг оглянулся, понизил голос и спросил: — А королевский указ…
— Что — королевский указ? — удивился Гроу.
— А! Значит, не открыли вам всего, — кивнул головой рыжий. — Есть у него королевская
хартия на его имя. Что в ней — никто точно не знает, но только дает она большие
привилегии на все, ему и его потомкам — кого он из них выберет. Вот из-за этого у них и
спор, — парень опять оглянулся, — наследника-то мужчины нет, одни дочки, у них и
фамилия другая, вот они, значит, и сомневаются: подойдут под эту бумагу или нет? А если
нет, то прошение надо писать королю, просить, чтобы признали. А вот будет он писать или
нет — этого никто не знает. Рассердится да и не напишет. Вот и все. Вы про это ничего не
слыхали?
— Нет, — сказал Гроу и поднялся. — Ну, спасибо за разговор. Пойду, а то хватятся. До
свиданья.
— До свиданья, — кивнул головой рыжий. — Да не торопитесь, сейчас они вас не
хватятся. Сейчас они все в одном месте собрались, обсели его, как мухи пирог, затаились, прихитрились и ждут, ждут…
"Да, — подумал Гроу, выходя на улицу. — Нет, недаром сказано: "Враги человека — его