Я, как и обещал того Когану ранее, отправился вместе с ним на охоту в Саратовские предместья.
Вёз нас туда отец Леонида — неизменнно добродушный Борис Семёнович. Сперва, ещё ранним утром, когда мы только укладывали в багажник свои тяжёлые сумки, он, отведя меня в сторону, самым подробным образом обо всём расспросил.
Открыл я ему обстоятельства нашего с Лёней знакомства, слегка приукрасив в деталях. Поведал и то, что поеду охотиться первый раз в жизни. «Нет, оружия не боюсь, скорее любопытство к нему имею, хотя никогда из него не стрелял». Зарекомендовал я себя отцу, человеку нрава, надо заметить, весьма экстравагантного, с первой минуты знакомства.
Как сейчас помню его несколько грузное телосложение, не лишённое, впрочем, черт едва уловимой изящности.
Коган-старший одет был в неопределённого цвета поношенную ветровку, — так как не стал разряжаться пёстро для вылазки на природу, — на ногах его красовались высоченные сапоги, а проседь на голове венчал берет, похожий на те, которые носят художники (такой головной убор совершенно в моём представлении не вязался с образом охотника).
Наконец вся имевшаяся у нас кладь была уложена, и мы, заняв с Леонидом два места сзади, за разговором и не заметили, как старенький «Volvo» тронулся. Спустя короткие десять минут Борис Семёнович выехал за городскую черту. К тому времени, когда мы оставили наш провинциальный N-ск позади, я успел проснуться окончательно.
Сомнения о недружелюбной настроенности Когана-отца ко мне также рассеялись.
«Коган-отец, Коган-сын», — задумался я ненароком. «Коган-Святой Дух», — и рассмеялся, подумав так.
— Что такое? — заметив мою весёлость, спросил Леонид.
— Да это я о своём, — и отмахнулся. — Не бери в голову.
Мысли сменились, сразу став грустными, достаточно было вспомнить о Юлии. Про то, что она встречалась теперь с Эндрю, я выяснил незадолго до самой поездки, и меня охватили теперь тяжёлые переживания, как только я об этом подумал.
Какой‑то краешек моего сердца, быть может, самый пыльный его уголок, продолжал верить, что Ю питает ко мне нежные чувства. Я прислонился лбом ко стеклу, так чтобы лица моего не было видно спутникам, и смотрел на пейзажи.
Ехали мимо берёзовой рощи. Живописные деревья раскинулись по обе стороны от дороги, и мне порой чудилось, что тоненькая фигурка Юли выйдет сейчас из‑за стволов, явит себя, перестав прятаться, и выйдет поближе к дороге, помахав нам рукой.
Бесконечные пашни, одинокие домики в центре поля, — вдали от указателей и знаков, бывших на самой обочине, — мелькали без остановки.