— Моя сестра из Якутии. Говорит, множат несправедливость и произвол, у них в академии «соколы» не дают жизни студентам дурацкими правилами и придирками.
— Что мы сейчас обсуждаем? Ничего же ведь неизвестно. Слухи мало ли про кого ходят.
На том дискуссия прекратилась. Саша после услышанного погрузился глубоко в свои мысли. Впрочем, вертелись они вокруг всех этих пересуд довольно недолгое время.
Переключился он моментально. Мысль его незаметно сменила одну колею на другую, и Саша вернулся к ощущениям, переживаниям, охватившим его ещё в День Рождения Когана и не сгладившихся до сих пор.
Особенно горькой была обида, которую он питал по отношению к бывшему лучшему другу. Сколько бы Саша повторно не переигрывал произошедшее между мною и им, менее подлым всё это ему никак не казалось, ни одно светлое чувство в груди себя не обнаруживало и ситуация, как и прежде, виделась в мрачных тонах.
Даже тот факт, что теперь Александр являлся изгоем, и никто из недавних приятелей больше не желал его видеть, парня так сильно не задевал, хотя почувствовать это приятным было едва ли так же непросто.
Возмущённый несправедливостью жизни к нему, Саша кипел от гнева. Первокурсник, на его глазах принявшийся стучать во все стёкла, бывшие в коридоре, явился прекрасной мишенью, чтобы выплеснуть всю свою неприязнь на попавшегося не к месту виновника.
Полишинель, как уже читатель мог догадаться, и был тем самым хулиганом и бунтарём, прерванным посреди своего каждодневного ритуала. Саша атаковал мальчугана с небывалой агрессией.
Какие только эпитеты не прозвучали! На орехи досталось тогда Игорю знатно.
Быстро поняв, что оправдания звучат жалко, со стороны Стравинского в ход пошли попытки примирения. Александр смягчился, оставшись весьма довольным оказанным эффектом такого своего воспитания.
— Меня Саша зовут, — представился он первокурснику.
Полишинель назвал своё имя следом, предпочтя промолчать пока о своём прозвище.
Каким удивительным образом встретились эти два одиночества! Первое — Сашино, того вида, когда ты отвергнут, больше похожее на принудительную изоляцию; и второе, в котором пребывал сейчас Игорь, целая стихия уединения, когда у тебя никого теперь нет, да и раньше никого не было.
Приятельская беседа меж ними случилась спонтанно. Сказана первая шутка, и каждый расслаблен, и всякому весело, за ней следует очередная, и вот уже друг другу свои, и вот уже вроде бы не чужие.
Саша открылся Стравинскому, рассказав и о классах гитары, и о том, с кем ходил туда.
«Боже ты мой!» — сообразил Полишинель. «Он, как и Андрей, тоже знает Долматова».